Дочь четырех отцов

Будь я романтиком, мне следовало бы найти то место, где я утопил художника, и прыгнуть в воду вслед за собственной рукописью. Не скрою, мысль эта мелькала у меня в голове; я смотрел затуманенным взором на искрящуюся расплавленную сталь реки, и предо мною одна за другой проносились все радости жизни: весенние напевы, зеленая травка, строчки любимых песен, цветные ленты, что выпадают из старых книг, легкие поцелуи, ангельски-чистые слезы, могильные холмики, поросшие маргаритками, и колыбели со спящими младенцами. Все, все пропало; слеза покатилась по моей щеке и скатилась на рубашку, шелк впитал ее как раз в том месте, где вчера покоились Андялкины руки.

Тут-то смерть и подняла свою косу, но я отмахнулся от нее и велел убираться куда подальше, здесь поживиться нечем. Что, собственно говоря, изменилось в моей жизни? Самое ценное, что в ней есть, — улыбка и слезы, а для них достаточно воспоминаний. Я остался один под деревом бодхи? Боюсь, что я и до сих пор был там один, должно быть, то, что зовется душою, пребывает в одиночестве всегда и везде — и в подлунном мире, и в надзвездном; именно боль одиночества да томление по недостижимой родной душе и делают душу бессмертной.

— Будь добр, господин нотариус, дай мне, пожалуйста, эти марки. Как раз хватит на заказную посылку. Я высылаю рукопись романа.

К этому времени роман нравился мне куда меньше, чем ночью. Жизнь умеет нанести пару-тройку немилосердных ударов, от которых у человека обостряется зрение. На свете есть множество романов лучше моего, хотя и он не лишен достоинств; я прекрасно понимаю, что взламывать витрины книжных лавок из-за него не станут. Это не роскошный ананас — ходовой товар мирового рынка, а всего лишь летнее кисло-сладкое яблоко. Но ведь есть на свете и такие гурманы, которые находят в яблоках особый букет, не свойственный ни одному, даже самому роскошному южному плоду. Не исключено, что со временем плоды моего творчества станут более изысканными, хотя, честно говоря, я не особенно к этому стремлюсь. Стоять перед публикой в шутовском колпаке, с лицом обсыпанным мукой и корчить гримасы, с трепетом ожидая аплодисментов, — по-моему, это ремесло ничуть не лучше, чем ремесло того карлика на пирах у Аттилы, о котором упоминает Прискос Ретор. (Аттила, по крайней мере, бросал придворному шуту мясо со своей тарелки, а нынешние аттилы только и знают, что швырять в нас костями.) Но если судьба обрекла меня навеки нести писательский крест, приходится подчиниться.

— Что же будет с Андялкой? — сокрушался поп. — Вдруг этот зверь ее убил?

В «Тысяче и одной ночи» такое случается, однако нотариус, как человек со стойким иммунитетом против всей и всяческой литературы (за исключением «Кёзшеги кёзлёнь»[151]), счел подозрения попа необоснованными.

— Не думаю, чтоб он успел ее убить; хорошо, если они до города-то добрались, да и вообще Бенкоци на нотариуса, конечно, не тянет, но человек не кровожадный. Позвоню на всякий случай в полицию, скажу, чтоб их задержали, пусть последят за мальчишкой, пока Андялку не заберет матушка.

— Старые вы ослы, — в голосе моем звучало превосходство, право на которое давало только ощущение себя заслуженным старым ослом, — и к тому же никудышные христиане. Ведь беглецы — в руце божией, так зачем же предавать их в руки полиции? А вот матушку Полинг мы действительно свезем в город, чтобы было кому последить за ними до свадьбы.

— Ни за что, ни за что! — Матушка Полинг рыскала взглядом по сторонам, словно львица, ища, чего бы швырнуть оземь. — Ведь этот негодник не выдержал даже первого экзамена.

Негодник! Если всего лишь «негодник», значит, дело идет на лад!

— Не волнуйтесь, матушка Полинг, этот негодник выдержит все экзамены, я вам ручаюсь. У меня есть способ заставить его это сделать. И матушка Полинг будет варить мне кофе в доме на площади Вармедехаз, а на воротах дома будет красоваться медная табличка: «Др. Элемер Бенкоци, адвокат». Смотрите же, чтобы в кофе не было слишком много цикория!

Матушка Полинг уже готова была улыбнуться, если бы не поруганная материнская гордость, но поп все еще мрачно трещал костяшками пальцев.

— Да, но где ты собираешься их искать?

— У господа бога под крылышком, милый Фидель, — отшутился я. — А ты мог бы пока позвонить девскому барону насчет брички, тебе он не откажет. Особенно если сказать, что она нужна нам для свадьбы, мы повезем в ней невесту!

Я потешался сам над собой — вот как, оказывается, из нас троих я самый практичный. Напоследок я собственноручно надел на матушку Полинг расшитый бисером чепец, причем завязал под подбородком такой бант, который сделал бы честь самому господину Бенкоци.