Дочь четырех отцов

«Всеми фибрами души я чувствовал, что это — тема неограниченных возможностей, вроде Америки — страны неограниченных возможностей, как нас учили в детстве. <…> В этой теме заключено все, чего только может пожелать современный романист. На переднем плане — город с его псевдокультурой. В центре повествования — гениальный художник, который не в силах противостоять низменному инстинкту любви. Темный фон — отсталая деревня, бескультурье, озлобленные крестьяне. Человек я, вообще-то, сдержанный, но в эту минуту был готов расцеловать самого себя». А это уже говорит Мартон Варга, герой романа «Дочь четырех отцов», которого предложение издателя тоже застало врасплох, который тоже мыкался в поисках сюжета и в конце концов решил написать роман «Смерть художника». Предыстория романа, описанная в книге Моры, почти полностью совпадает с тем, что было на самом деле. Игра, таким образом, начинается сразу, текст перерастает собственные рамки и оказывается в весьма своеобразных отношениях с действительностью.

Герой и автор (заметим, что биографии их во многом совпадают) оказываются в одинаковой ситуации, но ведут себя по-разному. Мора мучается, рефлектирует и в конце концов отказывается от первоначального замысла, сочтя, что большой психологический роман ему не по силам. Он не расторгает договора, но пишет совсем другую книгу, в отличие от героя, который лихо берется за перо. Тут пролегает граница между героем и автором: действительность и книга, автобиография и вымысел расходятся. Центральный персонаж весьма близок автору, не только биографически, но и душевно, и все же он в значительной мере пародиен, Мора постоянно подтрунивает над ним; это ироническое самоостранение определяет атмосферу романа.

Находясь на «периферии» литературной жизни, Мора, как уже было сказано, избегал литературного эксперимента. В романе «Дочь четырех отцов» нет сложного пересечения точек зрения персонажей, наложения временных пластов и т. п. — приемов, чрезвычайно характерных для современной Море романистики. На первый взгляд, в книге все предельно прозрачно; легкое, последовательное изложение ведет за собой читателя, нисколько его не утруждая. Однако при ближайшем рассмотрении композиция романа оказывается не так уж проста. Она напоминает матрешку: «внутри» каждой сюжетной линии обнаруживается другая — и так вплоть до самой маленькой, «срединной» матрешки, которой оказывается не что иное, как роман «Смерть художника». История отношений героя с прекрасной почтальоншей Андялкой включает в себя историю написания романа, которая, в свою очередь, включает в себя полудетективную линию расследования убийства художника; в категориях романа о художнике переосмысливает собственную любовную историю героиня книги Андялка и т. д. Роман «Смерть художника» так или иначе преломляется в сознании всех героев книги Моры. «Отравляет атмосферу» — так обозначает это явление Мартон Варга. (Надо сказать, что главные персонажи книги очень заботятся о том, чтобы ни в коем случае не говорить и не вести себя «как в романах». Однако никому из них не удается этого избежать.) Добавим к сказанному ауру реальной истории создания, цитаты, свободно кочующие из «Послесловия…» в основной текст, а тем самым — из уст Мартона Варги в уста Ференца Моры, а также потенциальные оценки критики, введенные в книгу, и убедимся, насколько обманчивой может оказаться внешняя простота и бесхитростность.

Итак, роман в романе. Два основных сюжета — «внешний», сформированный историей героя книги Ференца Моры, и «внутренний», сформированный историей художника Турбока, героя книги Мартона Варги. Оба сюжета сводятся к довольно банальным любовным коллизиям, оба в равной мере тяготеют к мелодраме и к анекдоту. В одной из повестей Моры есть любопытный пассаж — остросюжетная история неожиданно завершается рассуждением о том, что автор сам не очень верит в рассказанное, более того, ему кажется, что аналогичный сюжет в свое время попадался ему в каком-то из школьных учебников. Мора обнажает прием, характерный для многих его произведений: банальность сюжета — не просчет, а сознательный ход, старый анекдот можно изложить так, что он станет неузнаваем, важнее всего стиль, интонация и — особенно — дополнительные оттенки, которые можно извлечь при таком пересказе. Другое дело — банальность мышления, этого Мора не прощает, все и всяческие штампы неоднократно становятся в книге предметом осмеяния. Жизнь, как правило, вносит свои коррективы: художника Турбока, вопреки сложным концепциям, выстраиваемым героями (одна «литературнее» другой), попросту хотели ограбить; Андялка, вопреки романтической схеме, сложившейся в сознании Мартона Варги, любит «шалопая Бенкоци».