Дочь четырех отцов

Не сходя с места, я составил лакею телеграмму, в которой наказывал немедленно сесть в телегу и ехать сюда, да задержаться перед парфюмерной лавкой и купить флакон «Сирени» (для Андялки) и флакон розовой воды. (Да-да, для себя, я так долго обходился без парфюмерии, что могу наконец позволить себе надушить носовой платок.)

Вручив Габору телеграмму и отправив его на почту, я спросил Фиделя, не уступит ли он мне до завтра звонаря? К тому времени прибудет мой помощник, а до тех пор курган должен охранять какой-нибудь надежный человек.

— Уступлю, конечно, — рассмеялся Фидель. — В крайнем случае буду звонить сам, чего только не сделаешь ради венгерской науки!

На следующее утро я первым делом забрался на чердак, чтобы взглянуть на Семихолмье и проверить, не украли ли за ночь нашего стража. Без всякого стыда признаюсь, что прежде все же бросил взгляд на почтовый садик. Раз уж я не могу увидеть Андялку — накануне вечером она сказала, что у них намечается большая стирка, а в такое время и самый приятный гость не мил, — то по крайней мере обласкаю взглядом ее цветочки. Астры уже распустились, а я, как человек до времени поседевший, всегда тепло относился к этим посланцам осени в летнем саду.

Андялкины астры были голубыми, розовыми, белыми, как всякие порядочные астры, однако я с изумлением обнаружил, что они обладают еще одним, совершенно невиданным свойством: астры дымились. От них поднимался симпатичный желтый дымок, словно они курили короткие сигары. Кое-кто из специалистов утверждает, будто короткие сигары обладают таким убийственным запахом, что во время мировой войны из них делали бомбы с удушливым газом; несмотря на это, я высунулся в окно как можно дальше. Мне страшно хотелось понюхать сигарного дыма. Рот мой целую неделю готовился к тому, чтобы причаститься Андялкиных губ. Причастие состоялось, это правда, но мужчины — скверные типы: теперь я страстно желал подышать хотя бы чужим дымом.

Принюхиваясь к «aster fumans»[142], я приметил неподалеку щегольскую шляпу юного Бенкоци. Выходит, я ошибся, обогатив ботаническую номенклатуру разновидностью «aster fumans». «Vicenotarius fumans», «помощник нотариуса курящий» — такого зверя следовало бы занести в семейство утиных в соответствии с выражением: «хорош гусь!» Он так молодцевато подпирал садовую ограду, словно кого-то поджидал. И почему только этому горе-флейтисту приспичило назначать свидания именно там, где ему уже однажды грозили ножом? Если госпожа Полинг его заметит, наверняка окатит мыльной водой. Любопытно будет поглядеть!

Поглядеть, однако, не удалось: обернувшись в сторону Семихолмья, я обратился в соляной столб от изумления. Курган кишел людьми; можно было подумать, что все древние всадники восстали из земли для совершения какого-то обряда. Святые угодники, покровители археологов, что там еще произошло?

За углом меня нагнал запыхавшийся нотариус и попросил остановиться на пару слов.

— Видишь, какое дело, — сказал он очень серьезно, — телефон у меня со вчерашнего вечера не замолкает, окрестные помещики жалуются: волнения, мол, среди крестьян. Не хотелось мне об этом говорить, но ведь делать-то что-то надо, очень тебя прошу.

— Что-что? Меня? Уж не думаешь ли ты, часом, что это я бунтую крестьян?

— Дружище, доктор уж несколько дней, как предупредил меня, что народ против тебя настроен. Сперва мужики говорили, что это ты подстроил засуху, а потом — что ты нагнал бурю с градом. Уж не знаю, чего там вчера произошло, но только отовсюду сообщают: мужики, мол, как один желают идти на Семихолмье.

— Я как раз туда и иду. Понятия не имею, что на них нашло, я, ей-богу, не делал никому ничего плохого, — ответил я с искренним ужасом.

— Если не возражаешь, пойдем вместе. Не подумай, что я так уж много о себе понимаю, но ведь мой долг следить за общественным порядком.

Чувствовалось, что он всерьез на меня обижен, и настроение у меня испортилось. Какой злой рок сталкивает меня со всею деревней разом именно тогда, когда я собрался домой?

Человек сто толпилось вокруг кургана, все вооружены — кто заступом, кто лопатой. Бедный звонарь метался между ними, как сторожевой пес, отпихивая одних и дружески дергая за рукав других.

— Ну вот вам и господин председатель, таперича с ним и говорите!

Человек пять выступили вперед, главой депутации оказался кум Бибок. Он пояснил: люди, мол, оттого взъерепенились, что звонарь никому копать не дает.

— И правильно делает, — нотариус взял ведение переговоров на себя. — И я бы не дал. С владельцами земли договаривался господин председатель, он здесь и распоряжается.

— Ну так пущай господин председатель дозволит, — кум с большим почтением обратился ко мне.

— Да я бы не против, — я в отчаянии огляделся, — но столько поденщиков мне не потянуть.

— А нам ваших денег не надобно, — кум в негодовании вскинул голову. — Хотим освободить с-под земли пращура нашего Арпада со всем евонным семейством, да не за деньги, а заради венгерской славы.