Дочь для волка

Магия медленно отступила, возвращаясь в пустоты внутри нее, заполняя их. Рэд отдышалась, глянула, что происходит за окнами башни. Вся зелень вокруг буйно, словно невозможной весной, цвела и тянулась во все стороны. Вьюнок заплел окна почти полностью, поглотив и без того тусклый бледно-лиловый свет Диколесья. На лозах раскрылись огромные белые цветы, и мясистые зеленые листья покрывали их. Усики, усеянные крошечными цветами, переползли через подоконник и тянулись к столу, на котором она сидела.

Рэд смотрела на них, Эммон, стоя к ней спиной, тяжело дышал – плечи его поднимались и опускались. И с каждым его вздохом буйство зелени слабело и отступало. Усики втянулись, выскользнули обратно в окно, прочь от Рэд. Белые цветы закрылись. Плети вьюнка ссохлись, теряя листья, вернулись на свои привычные места. В башне снова посветлело, когда они сползли с окна. Зелень откатывалась назад ритмично, в такт дыханию Эммона.

Он говорил, что удерживать Диколесье на месте требует от него почти всех сил. Но сейчас, когда он целовал ее, Волк отвлекся, и магия выскользнула из той крепкой клетки, в которой он ее удерживал.

– Прошу прощения, – отрывисто прошептал Эммон. – Я думал, что смогу… неважно, что я думал. Это была ошибка.

Рэд скрестила руки на груди, ссутулилась, пытаясь стать меньше, спрятаться. Впервые за несколько недель задергал болью тройной шрам на ее животе – рана Эммона, которую она переместила на себя. Иногда извинения причиняют больше боли, чем сделанные ошибки.

Что-то коснулось ее руки. Рэд взглянула туда. Ветка, на которую она направила свою магию, стала огромной. Нанесенные серебром метки на побегах находились как минимум в футе от главного стволика. И вся она была покрыта ярко-зелеными, сочными, как летом, листьями. Рэд, видимо, издала какой-то звук. Эммон полуобернулся. На лице его была написана тревога – он, должно быть, подумал, что она плачет. Он увидел ветку, и глаза его расширились.

– Я же говорила, что способна на большее, – глухо произнесла Рэд.

Слезы, которые он ожидал увидеть, клокотали у нее в горле, царапали его.

Эммон склонил голову, темные волосы упали ему на плечи. Он провел рукой по лицу.

– Я бы хотел, чтобы все было по-другому. Но так просто… просто не может быть. Я не могу удерживать лес, когда я… – Эммон замолчал. Вздохнул. – Все, что у меня есть, я трачу на то, чтобы не дать Диколесью прийти за тобой, – тщательно подбирая слова, сказал он. – Все. Всю мою силу и волю. Ничего не остается. А леса во мне так много, и он так близко к… поверхности.

Эммон коротким скупым жестом обвел увядающую зелень вокруг.

– И когда я близок с тобой, Рэд, он тоже пытается прорваться. Но я не позволю ему запереть тебя здесь. Не позволю.

«Не так уж много от меня остается, чтобы поделиться с другим человеком».

«Не так уж много от меня остается…»

Вчера, вырвавшись из ее объятий, перед тем как зашагать по лесу как ни в чем не бывало, он сказал ей, что так будет лучше для нее. Чтобы она просто поверила ему. Но вместо этого они сошлись снова, разрушив хрупкие барьеры, которые сами для себя установили. Кусочки мозаики были слишком острыми, слишком зазубренными, чтобы их можно было соединить. То отчуждение, которое они хотели разрушить, было единственным, что могло между ними быть.

Рэд соскользнула со стола.

– Я бы тоже хотела, чтобы все было по-другому.

Заспешила вниз по лестнице, чтобы он не увидел ее слез.

Глава двадцать третья

Рэд хлопнула дверью Крепости резче, чем нужно, и прижалась к ней спиной, как будто за ней кто-то гнался. Обычно ей было не из-за чего плакать, и потому она плакала недолго. Тем не менее лицо покрылось пятнами, веки набрякли.

Входная дверь распахнулась, и в Крепость ввалились Файф и Лира. Она смеялась, прижав руку к животу, он оживленно – Рэд никогда его таким не видела – размахивал в воздухе руками, что-то рассказывая.

Рэд молча смотрела на них. Файф однажды сказал, что их отношения довольно сложны. Но было ясно, что они оба на свой лад любят друг друга. Просто любят.

Грудь Рэд сдавило.

В руках у Файфа был холщовый мешок, вроде того, что Рэд с Эммоном вчера принесли от Ашейлы. Одна из завязок ослабла, и из мешка торчало что-то алое. Заметив девушку, Лира поспешно упихала вещь обратно в сумку.

– Рэд!

Та приветственно улыбнулась, потерла глаза, надеясь, что тусклое освещение скроет следы слез на ее лице.

– Ходили на Край?

– Забирали остатки припасов.

Лира развязала свою сумку, вытащила оттуда бутылку вина и помахала ею.

– Вальдрек утверждает, что это – неразбавленное. Я склонна ему верить, поскольку вы с Эммоном спасли его зятя.

Последние слова Лира произнесла небрежно, но на ее тонком лице промелькнуло любопытство. Она посмотрела на Рэд так, будто видела все, что та пыталась скрыть за фальшивой улыбкой и торопливо вытертыми глазами.

Рэд отвела взгляд.

– А в другой сумке что?

Файф и Лира обменялись взглядами – и мнениями – и пришли к какому-то соглашению.

– Ну, его же здесь нет, чтобы отдать это ей, – в конце концов произнес Файф.

Он протянул мешок Рэд:

– Твой плащ.