«... Она далеко-далеко от земли, где милый ее спит...»
Проклятые ирландцы, подумал Джонни. Это было слишком легко для них, с их чувствительными словами и слезами, которые приходят без усилий. А также с их твердостью, с сердцами, бесчувственными и эгоистичными, такими же, как у Тома. И однако это не был эгоизм, присущий собственно Десмонду. Но этим эгоизмом он прикрывался от любопытных и назойливых глаз. Это была его самооборона, и он усовершенствовал ее. Он напускал на себя временами выражение усталости, как будто больше не желает дальнейших испытаний, как будто хочет, чтобы жизнь изжила себя.
Джонни знал почти наверняка, что Том и Мора не были влюблены друг в друга. Привязанность между ними, конечно, была, и товарищество, которому можно позавидовать. Но он не был убежден, что у них существовала постоянная необходимость друг в друге. Их жизнь проходила как бы в плавной череде событий, потому что каждый из них близко и глубоко знал внутренний мир другого. Они не погрешили против взаимных предубеждений. Как-то он спросил ее о Ратбеге и Томе.
— Мне будет хорошо там, Джонни, — сказала она. Слова ее были тихими и искренними, словно она хотела разубедить его. В Море не было страха перед жизнью после того, как она, наконец, совершит этот шаг — выйдет за Тома. — Вначале, полагаю, мне будет трудно. Но я не думаю, что когда-нибудь устану от Ратбега. Я полюбила его с первого взгляда. И, разумеется, у меня будет «Радуга», дом и сад, за которыми нужен уход, а также и отец Тома. А кроме того, — добавила она, — ведь у нас с Томом будут дети.
— Дети будут важны для вас обоих, — сказал он.
— Дети — это часть Ратбега. Им придется занять место брата Тома; они послужат причиной для любви и трудов, которые Том посвятит Ратбегу.
— Ваши дети будут католиками, Мора?
Она кивнула:
— Да, конечно. Вот что странно и в некотором роде трагично во всем этом. Мои дети будут воспитаны как католики, и, по-видимому, будет забыто, что прадед Десмонда уехал отсюда по этой самой причине. Теперь никому до этого нет дела. Разумеется, — продолжала она, — в Ирландии всегда имеет значение, католик ты или протестант. Многим друзьям Тома будет неприятен мой приезд в Ратбег. Но они привыкнут к этому, потому что Ирландия — достаточно мирная страна, чтобы суметь забыть такие вещи. Но иногда, — добавила она, — я ощущаю нечто вроде вины в связи с переменой, какую мои дети внесут в этот дом. Там долго существовали протестантские традиции. Я думаю, что, может быть, отец Тома будет менее всего рад приветствовать католических внуков. В этом отношении, я полагаю, Том сделал неудачный выбор Девушка, на которой должен был жениться его брат, Шила Дермотт, была для Джеральда гораздо более подходящей снохой. В ней было все, что им нужно: она родилась в Ирландии, знала повадки ирландских слуг и, судя по тому, что говорит о ней Джеральд, могла бы вести дом и воспитывать детей даже со связанными за спиной руками. Я видела ее последний раз, когда мне было около семнадцати лет... Она младше меня, конечно. Сейчас, должно быть, она очень мила.
Тут Джонни взглянул на Мору. Он видел ее вопрошающее лицо, обрамленное темными волосами, изящество ее высокой фигуры в платье скромного покроя. Она не была красивой, но эти знакомые черты были милы и дороги ему такими, какие они есть.
Ему захотелось побеседовать с ней наедине, избавившись от вечного гомона людей, окружавших их. Ни разу за всю эту невыносимую зиму не удалось им встретиться с глазу на глаз. Мора никогда не проявлялась отчетливо в окружающем шуме... Воспоминания об их разговорах не были внятными, но всегда неизбежно и непоправимо смешивались с разговорами других. Невозможно было понять, делала ли она все это нарочно, как и невозможно было понять, что она чувствовала в ту зиму. Разочарование от этого навалилось на него и, казалось, набухало и накапливалось, переходя в бурю гнева и отвращения. Джонни удивлялся, почему он допускает, чтобы это продолжалось... Может быть, неосуществимая надежда добиться чего-то удерживала его неделю за неделей в этом доме, где он ни на минуту не чувствовал себя спокойно? Чего он мог здесь ожидать? Мора никогда не будет к нему ближе, чем в ту неделю, что он провел с ней в коттедже. В то время единение их душ достигло максимальной высоты, а личность, какую она представляла для него сейчас, была лишь смутной, нарочито несовершенной, не более реальной, чем простая тень, которую она отбрасывала.
Он ненавидел ноктюрн, который начал играть Десмонд, — ноктюрн ре-бемоль Шопена, хотя раньше он был для него музыкой невероятной, невозможной красоты. Но сейчас Джонни не воспринимал его, потому что страдал от недосягаемой близости Моры.
VI