Дочь Дома

Мора больше всего любила Темпл таким, как сейчас, когда смолкали звуки рабочего дня. Когда он был замкнут в покое субботнего предвечерья. Теплые майские солнечные лучи играли на бомбовых площадках, местах, куда падали немецкие бомбы во время войны. По Темплу бродили кошки, превращая его в свои личные джунгли, где они охотились или лежали, небрежно развалясь на широких плитах, гонялись друг за другом среди высоких зарослей сорняков, испуская резкие вопли, в полной уверенности, что эти дебри являются их собственностью. Мора любила кошек — какими бы ни были они высокомерными и враждебными, — любила смотреть на их сильные и красивые напряженные тела, когда они карабкались по разрушенным стенам или растягивались поодиночке в непринужденных позах среди крапивы.

Она встала, собрала бумаги, рассортировала и скрепила их, отобрала чистовой экземпляр и положила его на стол отца, ярко освещенный солнцем. Комната казалась пыльной и закованной в тишину. На полках в торжественном покое годами стояли тома свода законов в тяжелых переплетах. В отсутствие отца комната казалась незнакомой. Мебель была темной. В этой комнате не было ничего особенного, что указывало бы на характер ее владельца, — ни картин, ни украшений, а на столе лежали только бумаги, которые она оставила, и светлела плотная белая поверхность незапятнанного бювара.

Мора подошла к окну. Памп-Корт внизу был спокоен. Теперь через пустые пространства бомбовых площадок за яркими зелеными лужайками видна была набережная, и отдаленно сталью поблескивала река.

Она прижалась к подоконнику и, казалось, слилась с миром дворов и тихо покачивающихся алых и розовых огоньков. Она подумала, что эта тишина должна отличаться от всякой другой тишины в мире. Она вспомнила рассказ Тома о тишине, какая наступает, когда внезапно прекращают греметь большие орудия на покрытых цветами североафриканских долинах, а дым поднимается с обманчивой безмятежностью к хрустальному небу. Скоро она познает тишину Ратбега... Тишину вечера и озера, внезапно нарушаемую полетом дикой утки и ржанок, кричащих в тревоге над гнездом.

Она знала, что будет скучать по всему этому, по собственному кабинету рядом с кабинетом ее отца, по этим грудам бумаг. Ей будет не хватать его похвалы за хорошо выполненную работу. Когда она уволится, на ее место придет молодой человек, тщательно отобранный Десмондом, а ее имя внизу у лестницы будет стерто и заменено его именем. С годами ее визиты в Темпл станут все менее частыми, и под конец не останется другой причины для посещений, кроме воспоминаний. Даже при безвестности своего положения здесь она была счастлива. Будет о чем вспомнить, может быть, над чем-то посмеяться. Интересно, не сочтут ли это странным ее дети?

Во дворе внизу послышались громкие шаги. Она наклонилась и взглянула на улицу. В начале переулка остановился мужчина. Когда он поднял лицо, чтобы оглядеться по сторонам, Мора увидела, что это Джонни. Она стояла совершенно неподвижно и наблюдала, как он начал осматривать двор, читая имена у лестниц. Наконец, он оказался под ее окнами, и она не смогла его больше видеть. На старых деревянных ступеньках раздался первый звук его шагов. Тут она пересекла комнату, прошла через наружные кабинеты и открыла дверь на лестничную площадку.

Он услышал шум и остановился у поворота лестницы, подняв к ней лицо. Лишь секунду поколебавшись, он взбежал по оставшемуся пролету:

— Я подумал, что вы могли уйти.

Она покачала головой:

— Я только что закончила.

Он встал рядом:

— Не возражаете против моего прихода? Я звонил домой, а там сказали, что вы на работе... Мора...

— Да?

— Вы не против моего прихода?

— Нет-нет, конечно, нет. Удивляюсь, почему вы раньше не приходили сюда.

Он ухмыльнулся:

— Не думаю, что сэру Десмонду понравилось бы нанесение небольших визитов вежливости в середине дня.

— Полагаю, вы правы. — Она жестом пригласила его войти. — Вся жизнь моего отца основана на том, что он умеет работать в рабочее время.

Она провела его через внешний кабинет, закрыв мимоходом дверь в комнату Десмонда, и вошла в свою собственную.

— Я тут подумала насчет чая. Выпьете?

— Спасибо. С удовольствием.

Джонни почти ничего не говорил, пока она приносила чашки и электрический чайник. Она была рада его молчанию, потому что этот визит был очень неожиданным. Банальности прозвучали бы фальшиво. Это была естественная пауза ожидания, пока чай будет готов. А когда Джонни подготовится, он скажет, зачем пришел. Но сейчас он ходил по комнате, трогал украшения на каминной полке, рассматривал акварель. Все время потихоньку нервно насвистывал... Она не спросила его, когда он стоял перед акварелью, узнал ли Джонни маленькую лодочную пристань, мимо которой они часто проплывали у входа в гавань Гарвич. Джонни никогда не видел ее такой — бледной в зимнем солнечном свете на фоне белых барашков волн. Она почувствовала облегчение, когда он перешел к окну, — вид из него был тот же, что и из окна Десмонда.