Дочь дыма и костей

Однажды племя отважных воинов, услыхав о гибборимах, отправилось в дальний путь, чтобы с ними сразиться. Война света и тьмы затянулась надолго, многие воины пали в боях. Под конец, когда они все-таки одолели монстров, в живых осталась лишь сотня воинов – божественных звезд, принесших свет во вселенную.

Они сотворили другие звезды, среди них и солнце, и не осталось больше тьмы, один бесконечный свет. По своему подобию сотворили они детей – серафимов – и послали их нести свет в другие миры. Все было хорошо, но как-то раз последний из гибборимов, которого звали Замзумин, убедил божественные звезды в том, что мрак необходим, что свет по сравнению с ним будет казаться ярче. И звезды создали мрак.

Однако Замзумин их обманул. На самом деле ему нужна была лишь крупица тьмы. Он вдохнул жизнь во мрак, и как звезды сотворили серафимов, так и он по своему подобию сотворил химер, таких же отвратительных, как и он сам. С тех пор серафимы сражаются на стороне света, а химеры – на стороне тьмы, и останутся они врагами до тех пор, пока миру не придет конец.

Мадригал нехотя рассмеялась.

– Замзумин? Что за имя?

– Откуда мне знать? Ведь это твой предок.

– А, ну да. Злобный дядька Замзумин, который сделал меня из мрака.

– Из жуткого мрака, – сказал Акива. – Поэтому на тебя невозможно смотреть.

Она вновь засмеялась, весело и с удовольствием.

– Всегда задавалась вопросом, откуда это во мне. Теперь понятно. Рога у меня от отца, а жуткая внешность – от дядьки, огромного злобного монстра.

Помолчав, она добавила:

– Моя история мне нравится больше. Лучше быть сотворенной из слез, чем из мрака.

– Обе не особенно радостные.

– Да уж. А давай сами придумаем миф.

Обнявшись, они лежали на ворохе одежды на заросшем мхом пригорке за храмом Эллаи, рядом журчал ручеек. Обе луны спрятались за кронами деревьев, закрылись на ночь белые цветки вечных деревьев, затихли эвангелины. Приближалось время возвращаться, но они гнали от себя эту мысль, словно могли остановить рассвет.

– Давным-давно… – начал было Акива, но замолчал, когда его губы случайно коснулись шеи Мадригал. – М-м-м, сахар. Я думал, его не осталось. Придется проверить еще раз, везде.

Мадригал засмеялась, беспомощно извиваясь:

– Хватит, хватит, щекотно!

Но Акива продолжал прикасаться губами к ее шее, щекотка прошла, уступив место трепету, и вскоре Мадригал перестала сопротивляться.

Прошло некоторое время, прежде чем они вернулись к сочинению нового мифа.

– Давным-давно, – пробормотала Мадригал, прижавшись к груди Акивы, при этом изгиб ее левого рога повторял очертание его щеки, – существовал идеальный мир, в котором жили птицы и причудливые существа, мир, полный восхитительных вещей: медовых кувшинок, и потрясающей доброты, и горностаев…

– Горностаев?!

– Тсс. И в мире этом уже были и свет и тьма, а потому он не нуждался ни в пронырах-звездах – его ни от чего не нужно было спасать, ни в истекающих кровью солнцах, ни в плачущих лунах. А самое главное, он никогда не знал войны – ужасной и опустошительной. Земля и вода, воздух и огонь – все четыре стихии были в нем, но не хватало последней. Любви.

Акива прикрыл глаза. Слушая, он улыбался и гладил короткие волосы Мадригал, ее ребристые рога.

– Этот рай был словно ларец, в котором не хватало сокровища. Так он и существовал, день за днем, с розовыми восходами, и звуками, и удивительными ароматами, и ждал, когда его найдут влюбленные и наполнят своим счастьем. – Пауза. – Вот и все.

– Все? – Акива открыл глаза. – Что значит – вот и все?

Она потерлась щекой о золотистую кожу его груди и ответила:

– История не окончена. Мир все еще ждет.

– Знаешь туда дорогу? – спросил он задумчиво. – Пойдем, пока не взошло солнце.

Солнце. Мадригал, тянувшаяся губами к плечу Акивы – тому самому, со шрамом, напоминающем об их первой встрече в Буллфинче, – замерла. Ведь она могла бросить его, истекающего кровью, или – еще хуже – прикончить, однако что-то остановило ее, и теперь они вместе. Мысль о том, что подходит время высвободиться из объятий, одеться, уйти, вызывала в душе отчаянное сопротивление.

А еще был страх – что там, в Лораменди, произошло после ее исчезновения? Образ разъяренного Тьяго мешал ее счастью, она гнала мысли о нем, однако рассвет надвигался неотвратимо.

– Мне пора уходить, – проговорила она печальным голосом.

– Я знаю, – ответил Акива. На его лице тоже отразилась тоска. Он не спросил: «Что нам делать?» – как и она. Позже они будут обсуждать такие вещи; в первую ночь они оба не решались говорить о будущем, и, несмотря на все то, что они обрели в ту ночь, они все еще робели друг перед другом.

Мадригал потянулась рукой к амулету, который носила на шее.

– Ты знаешь, что это? – спросила она, развязывая шнурок.

– Косточка?

– Ну да. Счастливая косточка. Возьмись пальцем за отросток, вот так. Потом каждый из нас должен загадать желание и потянуть. У кого останется больший кусок – тот выиграл, и его желание исполнится.

– Волшебство? – спросил Акива, усаживаясь. – Что же это за птица, чьи кости творят волшебство?

– О, это вовсе не волшебство. На самом деле желания не исполняются.