Дочь фортуны

Тао Цянь весело засмеялся, но пузырек с ядом выкладывать не стал. Ах Той назначила доктору встречу в одном из своих фешенебельных «пансионов», где клиенты платили по тысяче за сеанс, но всегда уходили удовлетворенными. Хозяйка описывала свое заведение так: «Если вам нужно спрашивать о цене, значит это место не для вас». Китайцу открыла дверь чернокожая служанка в накрахмаленной униформе, и его провели через несколько залов, по которым расхаживали красивые девушки в шелковых платьях. В сравнении со своими менее удачливыми товарками они жили как принцессы: ели три раза в день и ежедневно принимали ванну. Дом был подлинным музеем восточных древностей и американских безделушек; здесь пахло табаком, терпкими духами и пылью. Было три часа дня, но толстые шторы оставались задернутыми: в эти комнаты никогда не проникал свежий ветерок. Ах Той приняла доктора в маленьком кабинете, уставленном мебелью и птичьими клетками. Женщина оказалась миниатюрнее, моложе и красивее, чем предполагал Тао Цянь. Ах Той использовала изящный макияж, но не носила драгоценностей, одевалась просто, и ногти у нее были короткие (длинные ногти – знак состоятельности и праздности). Тао Цянь обратил внимание на ее малюсенькие ступни, спрятанные в белые туфельки. Взгляд у китаянки был цепкий, а голос такой ласковый, что Тао Цяню вспомнилась Лин. «Вот проклятье», – вздохнул чжунъи, побежденный с первого же слова. Он изучал женщину бесстрастным взглядом, чтобы не выдавать своей ненависти и волнения, и не знал, что ей сказать: обвинять хозяйку борделя в ее деятельности было бы не только бессмысленно, но и опасно – такие упреки могли бы привлечь внимание к его собственным делам. Тао Цянь прописал отвар эфедры от астмы и средство для успокоения печени и сухо предупредил, что, если Ах Той будет по-прежнему жить взаперти за толстыми шторами и продолжит курить табак и опиум, ее легкие и дальше будут стонать. Искушение оставить пациентке яд и прописать по ложке в день прикоснулось к Тао Цяню ночным мотыльком, и в этот миг сомнения чжунъи вздрогнул – прежде он полагал, что ему недостанет ненависти, чтобы убить человека. Тао Цянь быстро вышел из кабинета, уверенный, что из-за грубости его манер эта женщина никогда больше к нему не обратится.

– Ну что? – спросила Элиза дома.

– Ничего.

– Как это ничего? У нее даже крохотного туберкулеза нет? Она не умрет?

– Все мы умрем. Она умрет от старости. Силы в ней – как в буйволе.

– У плохих людей всегда так.

Элиза, со своей стороны, понимала, что находится на решающей развилке своего пути и выбор направления определит всю ее дальнейшую жизнь. Тао Цянь прав: она должна поставить себе срок. Девушка больше не могла отмахиваться от подозрения, что она больна любовью и поймана в ловушку мифической страсти, не имеющей никакого отношения к реальности. Элиза пыталась вспомнить чувства, заставившие ее броситься в эту лихую авантюру, но ничего не получалось. Женщина, в которую она превратилась, имела мало общего с той обезумевшей девчонкой. Вальпараисо и темная гардеробная комната существовали в другом времени, в мире, который исчезал в тумане. Элиза тысячу раз спрашивала, отчего ей так захотелось принадлежать Хоакину Андьете телом и душой, если – честно и откровенно – она не чувствовала себя совершенно счастливой в его объятиях; все это можно было объяснить только первой любовью. Девушка уже созрела для любви, когда Андьета появился в их доме и принялся разгружать товары, а все прочее стало делом инстинкта. Элиза просто ответила на самый древний и властный зов – но это произошло вечность назад, в семи тысячах миль от Сан-Франциско. Элиза не могла ответить, кем она была в ту пору и что увидела в Андьете, но знала, что сейчас ее сердце странствует по другим дорогам. Девушка не просто устала искать Хоакина Андьету, в глубине души она надеялась никогда его не найти, но и жить в вечном сомнении тоже не могла. Элизе было необходимо завершить долгий этап, чтобы с чистого листа приступить к новой любви.