Дочь Горгоны

Солунай медленно-медленно поднималась по лестнице, миновала узкое окно и наконец упёрлась прямо в красивую резную дверь. С замком.

Она подёргала замок, но он не поддался. Солунай вздохнула и так же медленно принялась спускаться обратно. Дошла до окна и присела на подоконник. Отсюда был красивый вид не на болото, а на лес.

Солунай видела, как из приюта вышла нарядившаяся для людей Васса и пошагала за Ворота. Солунай с завистью проследила за ней взглядом. Может, стоило согласиться? Не бояться того, кто она есть, не остерегаться охотников – разве этого мало? И потом, такие, как Васса, не умеют так привязываться к другим, как люди или кто-то вроде Найки.

Она вздохнула. Слёзы высохли, но легче не стало. Чтобы сбежать, ей нужно будет попасть сначала в посёлок, а оттуда уехать на автобусе. Но для этого нужны деньги, которых она в руках никогда не держала. Или Бануш с его голосом. Солунай не хотела забирать с собой в город друга, который не особо любил людей, но как уехать с его помощью и оставить самого тут, она тоже не представляла. До чего же всё сложно!

Она наконец спустилась с башни и сквозняком шагнула сразу на их этаж. Здесь её уже ждали.

– Да где ты ходишь, Найка! – Бануш обнял её так сильно, что у неё перехватило дух. И Жылдыс, стоявшая рядом, тоже выглядела обеспокоенной, а не ревнующей. Ырыс хмурился, но явно не из-за неё. Что тут вообще случилось, пока она плакала в башне?

– Директор тебя ищет, – пояснила Жылдыс. – И он нам… сказал. Про маму твою.

– Мне жаль, – добавил Бануш, а потом и Ырыс неловко похлопал её по плечу.

А Солунай уже успела позабыть об этом. Чудовище и есть чудовище!

– Я плакала в башне. – Она не стала пояснять, в какой. Вряд ли ей без Вассы удастся показать её остальным. Помявшись, она добавила: – Не из-за этого. Точнее, не совсем из-за этого.

Жылдыс нахмурилась, точно как брат.

– В смысле? – спросила она.

– Мне кажется, мою маму убил директор Амыр. – Солунай зажмурилась, как перед прыжком в воду, и быстро добавила, чтобы не передумать: – А я в него влюблена.

Она не собиралась признаваться вот так, но всё так навалилось, и Бануш ведь уже и без того знал, так что оттягивать неизбежное было некуда. Она влюблена в того, кто убил её мать, вот такое горе.

– Эк, – крякнул Ылдыс и выругался на ортском так, что понимающая и это наречие тоже Солунай густо покраснела.

– Кошмар какой, вот же угораздило, – почесал в затылке Бануш. – Я же шутил, что ты в него влюбилась! А ты взяла и такую шутку испортила!

– Лучше бы ты в Бануша влюбилась или в болотную тварь, – в сердцах добавила Жылдыс. – Или вообще никогда не влюблялась, зачем тебе такая морока!

– Он точно попытается отрубить тебе голову, раз так ищет. – Бануш покачал головой. – А ты ведь даже возражать не станешь, влюблённая дурочка.

– Эй, я не настолько сдурела! – возмутилась Солунай. – За кого ты меня принимаешь?

– За старую добрую Солунай, – ухмыльнулся Бануш. – Жылдыс, показывай ей, что мы придумали.

Девушка поспешно вытащила из полотняной сумки длинный тёплый шарф. Такие вязала долгими зимними ночами Айару, а с ней и многие девочки. Вот Солунай это совсем не давалось. Да и не подходили эти шарфы к остальной одежде, что толку было нитки переводить! Лучше вышивками уплотнить ткань, не позволить всяким шулмусам пролезть под рубаху.

– Пойдёшь в шарфе, – пояснила Жылдыс. – Так голову не отрубить, он толстый и мягкий. А потом… Лето впереди. Будете с Банушем на болото шляться до самого вечера, я уж у Марты пирогов выпрошу.

Солунай хотела возразить, что она скорее выпросит – ведь это она, а не Жылдыс, была любимицей поварихи, но прикусила язычок: не стоит мешать людям быть с тобой щедрыми. Сейчас Жылдыс делилась с ней вовсе не будущими пирогами, а Банушем. И пусть Бануш был к Солунай ближе, чем к Жылдыс, почти как пироги Марты, не стоило этого говорить вслух. Уж такие вещи Солунай понимала.

Она покорно позволила обернуть ей шею шарфом и даже стерпела слезливые объятия Жылдыс. Будто на смерть её отправляют!

Впрочем, как знать.

Бануш её не обнимал, просто странно смотрел, то и дело поблёскивая острыми зубами в кривой улыбке. Словно хотел сказать что-то важное, но не решался.

Впрочем, у них ещё будет время поговорить. Ведь будет?

Солунай вдохнула и медленно выдохнула. Она ещё не убивает взглядом, директор сам это сказал. Зачем ему голова горгоны, которая даже на такую мелочь не способна? Они просто поговорят. Обсудят её маму и почему она плакала.

Главное – не упоминать про желание сбежать отсюда. Скажет, что её расстроила Васса, вот, отлично! Вассе ничего не будет. Как она там сказала? Директор мечтал бы о голове её матери в своей коллекции?