Дочь Горгоны

– Я никогда не была призраком, и девушкой из глупой легенды я тоже не была, – раздражённо ответила голова. – Но я прокляла этого охотника, который испоганил нутро мира своими убийствами. Я закляла его, что он больше никогда не сможет убить чудовище по-настоящему, не испытывая всего страха и боли. Я прокляла его руку, что она будет топором, но не сможет держать настоящий топор. Я прокляла его, что его жертвы всегда будут с ним, пока он не найдёт способ обрести покой. Я прокляла его вечной жизнью. И что вы думаете?

– Начинается, – пробормотала сирена, но Солунай и Бануш не обратили никакого внимания. Они слушали.

– Он пролез сюда, в самую суть мира, где чудовища могли найти утешение и приют, и начал создавать здесь вот это здание. У него же была вечность, понимаете? А ещё он привык, привык к боли и страху. Он убивал и наслаждался этими ощущениями. Ведь другие за сотни лет ему пресытились. В это место приюта попадали чудовища, но не росли сами по себе в лесу, где выживали бы только сильнейшие, а оказывались у этого человека, мне не хватает духу назвать его даже чудовищем. Он растил их, пока их внешний вид и способности не открывались наиболее удачным образом, и пополнял коллекцию.

Солунай вцепилась в руку Бануша так, что он скривился, но молча терпел.

– К счастью, он почему-то решил, что должен оставаться на месте, и не покидал приюта до самого появления Александроса, – продолжала Белая дева. – Ему он передал коллекцию и проклятия, после чего обрёл покой. Вот так просто! Он простил себя сам. Знаете, люди и такое иногда проделывают! Нам повезло, Александрос попал сюда не таким, каким был тот. Он всего несколько лет убивал чудовищ. Тот, прежний, чье имя пусть сгниёт вместе с ним, передал проклятие, но остался тут. А Александрос ушёл. Его коллекция тут росла и росла – мы видели, как появляются новые диски, но на них не было голов. Он обошёл проклятие по-своему. Он не добивал чудовище, довольствуясь тем, что отрубал голову, привязывая её к этому месту. И после смерти они все оказывались тут. А кто убивал их на самом деле – ему было не важно.

– Вы лжёте, – неожиданно произнёс Бануш. – Разве не бывало, что голова появлялась вскоре после диска?

Белые, крупные, словно варенные вкрутую яйца глаза повернулись на его голос.

– Ты прав, мальчик-сирена, – мягко ответила дева. – Думаю, сначала Александрос ходил с кем-то ещё. Он бил своим топором, а тот, другой, добивал. Но, полагаю, мало кому нравилось получать в качестве трофея безголовое тело. Александрос остался один. Потом он вернулся сюда. Сломленный, но не мёртвый внутри. И приют стал таким. Он по-прежнему ждёт пополнения коллекции и по-прежнему не убивает чудовищ сам.

Солунай помотала головой. Слишком много информации. Слишком! Что спросить? Сколько директору лет? Зачем ему коллекция? Почему Белая дева им всё рассказывает?

Но за неё всё решил Бануш.

– Он никогда не полюбит Солу… Кето, так? – спросил он, и Солунай вспыхнула. От стыда, боли и возмущения.

– Нет, – ответил сзади директор.

Он тяжело опирался на палку, но стоял. А они так увлеклись, что не слышали, как он вошёл. Может, кто-то из голов видел, но промолчал. Предатели!

– Прости, Солунай. Я убил ту, которую любил. И дева права по поводу своего проклятия. Это больно и страшно. Я не смог бы привыкнуть.

– Но… – Солунай обернулась к матери за поддержкой, и та кивнула, придавая ей решимости. – Но я так хочу. И вы обещали, что всё будет по-другому!

Директор кивнул.

– Я говорил, что всё будет по-другому! – торжественно произнёс он. – И я не солгал. Ты свободна, Солунай.

– Что? – Солунай показалось, что она упала в бурную горную реку. И ей холодно, а поток несёт и бьёт её о камни.

– Твоя мать просила дать возможность остаться в заповеднике, – пояснил директор, кивая на Мерпессу. – Васса станет Хозяйкой горы, она пробудет в приюте, пока не вырастет Доманег. Но все, кто может выдать себя за человека и держать в руках свою сущность, уходят отсюда. Ищут свой дом. Я не убиваю чудовищ, но и не держу их силой. Ты же можешь поселиться в башне, что стоит на скале над рекой. Времена неспокойные, мы не можем больше надеяться на болото. Нашему приюту нужна защита на границах.

«Нужна защита на границах, а не плохо управляемая горгона внутри», – додумала про себя Найка. Ей стало горько. Как же прав был Бануш! Лучше не будет, зря она надеялась на это. И как была права Белая дева.

– Кто это был… кого вы любили? – непослушными губами спросила она, чтобы не стоять столбом, молча глотая слёзы перед всеми этими головами, перед ним и перед Банушем. Одно счастье, что на ней очки! – Она здесь?..

Но директор покачал головой.

– Тебе не нужно это знать, – ответил он. – Иди, Солунай. И будь свободна.

Солунай пошла. Она прошла мимо директора, ступая, как деревянная кукла. Ни разу не обернулась, не попрощалась с мамой. Спустилась по лестнице. Тут её нагнал Бануш и крепко взял за руку. Рука у него была крепкая и горячая. Лучше всяких слов.

Но Бануш не был бы Банушем, если бы не открыл свой болтливый рот.

– Может, мне и впрямь с Жылдыс начать встречаться, – пробормотал он.