Дочь Империи

Перечень заслуг Папевайо был длинным. Задолго до того как этот список подошел к концу, Маре уже приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не позволить скорби вырваться наружу. Говорить было трудно, она запиналась, но гости не проявляли ни беспокойства, ни скуки. Жизнь, смерть и завоевание славы — таковы были, согласно кодексу чести, основные слагаемые цуранского взгляда на мир. Дела и подвиги именно этого слуги Акомы производили внушительное впечатление. Соперничество, ненависть и даже кровавые междоусобицы не простирались за пределы, очерченные смертью, и все то время, пока длился ритуальный танец, властитель Минванаби и все знатные гости в молчании отдавали должное славе покойного.

Но никакая воинская доблесть не обеспечивает бессмертия. Наконец Мара дошла до ночи, когда клинок вора прервал этот блестящий жизненный путь. Жрец Чококана замер перед костром в земном поклоне, а властительница Акомы повернулась на запад, где в таком же небольшом проходе стоял жрец, облаченный в красное. Мара поклонилась посланцу Красного Бога, и жрец, посвятивший себя служению богу смерти, сбросил плащ.

На нем была маска в виде красного черепа, так как ни один смертный не должен знать лицо смерти, пока не наступит его час приветствовать Красного Бога Туракаму. Кожа жреца также была окрашена в алый цвет, а широкие браслеты сплетены из змеиной кожи. Снова властительница возвысила голос. И поскольку теперь жизнь Мары напрямую зависела от ее способности участвовать в Великой Игре, она заставила себя довести речь до конца и выполнила это с безупречным самообладанием. Звенящим голосом она описала смерть воина и с истинно цуранским пониманием законов театра и церемониала завершила этот хвалебный гимн в честь Папевайо.

Жрец бога смерти воплощал в движениях смерть воина, прославляя его смелость, славу и честь, которые сохранятся в памяти. Завершив пантомиму, он черным ножом разрезал алый шнурок, связывавший запястья Папевайо. Время плоти ушло, и следовало освободить от уз душу для ее перехода в царство смерти.

Мара проглотила комок в горле, но ее глаза оставались сухими, а взгляд твердым. От жреца Туракаму она приняла факел, который до этого горел у основания погребального костра. Молча подняла она факел к небу, вознося молитву Лашиме, богине Внутреннего Света. Теперь настало время назвать преемника Папевайо — человека, который примет на себя его обязанности, с тем чтобы душу умершего не тяготил долг перед смертными. В печали прошествовала Мара к изголовью костра и дрожащими пальцами прикрепила тростниковый стебель к шлему воина. Затем отстегнула офицерский плюмаж и обернулась к застывшим рядам солдат Акомы, замыкавшим кольцо с севера.

— Аракаси, — позвала она, и хотя это было произнесено почти шепотом, мастер тайного знания услышал свое имя.

Он вышел вперед и склонился в поклоне.

— Молю богов, чтобы мой выбор оказался мудрым, — тихо сказала Мара, передавая в его руки факел и плюмаж.

Аракаси выпрямился и пристально взглянул на нее темными загадочными глазами, а потом повернулся и громко выкрикнул имя своего товарища по оружию, Папевайо. Жрец Чококана снова вошел в круг, держа тростниковую клетку с белой птицей тирик, символом духовного возрождения. Языки пламени коснулись поленьев, уложенных под мускулистым телом Папевайо, и жрец ножом рассек тростниковые стенки клетки. Мара смотрела, и глаза ее затуманились, когда белая птица взмыла в небо и исчезла в пелене дождя.

Огонь шипел, дерево трещало и влажно чадило. Из уважения к покойному гости постояли еще некоторое время, а затем потянулись назад, к господскому дому. Мара осталась вместе со своими пятьюдесятью воинами и новым почетным стражем, ожидая, когда догорит костер и жрецы Чококана и Туракаму соберут пепел Папевайо. Пепел запечатают в урну и захоронят в Акоме, под стеной, окружающей Поляну Созерцания, — последняя из заслуженных им почестей. На время Мара осталась наедине с Аракаси, вдали от испытующих глаз гостей.

— Ты не привела с собой Накойю, — проговорил он, и его голос был едва слышен из-за треска костра. — Ты поступила мудро, госпожа.

Он точно выбрал слова, которые были нужны, чтобы вывести ее из горестного оцепенения. Мара сразу насторожилась и пытливо посмотрела на мастера тайного знания, стараясь определить, чем вызвана нота сарказма, которая послышалась в его тоне.

— Накойя осталась в доме; она больна. — Мара помолчала. Когда ответа не последовало, она добавила:

— Мы присоединимся к ней не позже чем через час. Как по-твоему, ты сможешь сделать так, чтобы мы остались в живых до вечера?

Остаток дня следовало посвятить размышлениям и воспоминаниям о Папевайо. Однако Мара понимала: как только гости покинут мыс с полыхающим погребальным костром, они снова займутся постоянными интригами Игры; а Аракаси, хотя и великий знаток своего дела, не очень-то хорошо умеет управляться с мечом. Он понял скрытый смысл сказанного и чуть заметно улыбнулся:

— Воистину мудро, госпожа.