Дочь княжеская. Книга 3

Лилар протянула руку, и Хрийз вложила пальцы в ее оранжевую ладонь, а потом прижалась на мгновение боком, плечом, головой. Лилар провела ладонью по ее голове, и от этой скупой ласки защипало вдруг в носу. Хрийз затруднилась бы ответить на вопрос, кем для нее стала Лилар. Не горничная. Не охрана. Не просто боевой маг, которого следует почитать и уважать, несмотря на добровольно принятую на себя ношу служения. Еще один близкий, бесконечно родной, человек. Больше, чем мать, родившая когда-то…

— Ты видел мою сестру, Хрийзтему Старшую? — спросила Хрийз у Гральнча.

Они бродили по галереям замка — Хрийз нравились высокие просторные окна и открывающиеся из них виды. Горные склоны, заснеженные внутренние садики, дорожки, река на дне ущелья, море и город… Здесь было очень красиво зимой, и, наверное, еще красивее — весной и летом, когда все цветет, а небо высокое и чистое, без лохматых туч, ползущих через близкие горные вершины.

Чернозерные горы. Неприступные и грозные снаружи, полые внутри, с неподвижной черной водой бесконечных подземных озер. Там когда-то скрывались партизаны старого Црная, тревожил обосновавшихся на побережье третичей. Оттуда пришла армия, отрезавшая от метрополии страшную Алую Цитадель. Хрийз чувствовала ее с закрытыми глазами. Она набирала мощь день ото дня.

Ее питала в том числе и смертельная сеть-ловушка, сосущая жизнь из города. Хрийз почти нащупала место, откуда эта сеть генерировалась. Ей бы рассказать старшим магам, хотя бы Канчу сТруви, отцу рассказать бы, но Хрийз была уверена, что ее не услышат. Маленькая девочка, и останется маленькой навсегда. Так, она считала, ее воспринимали почти все. Надо расправиться с сетью, и тогда все увидят, что маленькой и глупенькой и — чего там! — слабенькой считали ее зря.

— Нет, — ответил Гральнч на вопрос. — Я ее не застал. Мы жили под Стальнчбовом, затем переехали в Светозарный. Светозарный — это земли рода сТави, далеко к югу отсюда. Хрийзтема Старшая родилась через год после того, как я попал в «саркофга»…

— А ведь она где-то здесь, в замке, — задумчиво выговорила Хрийз. — Лежит в коме, и магия сохраняет ее тело нетленным.

Гральнч повел плечом, и Хрийз тоже почувствовала… Как порыв холодного ветра в лицо.

— Говорят, ее душа давно ушла из мира, — упрямо продолжила девушка. — Но мне кажется, что нет. И что она однажды проснется. Все ведь бывает… Я хочу сказать, здесь же есть магия, а там, где есть магия, возможно все! Разве не так?

— Не знаю, Хрийз, — ответил Гральнч. — Не думал никогда об этом. Мармелад хочешь? Пельчар передала.

— Давай, — вздохнула Хрийз.

Мармелад — продолговатые прямоугольные кусочки, прозрачные, нежного желтовато-зеленого, «солнечного», оттенка — таял во рту, оставляя приятное кисловатое послевкусие. Они брали лакомство из бумажного мешочка по очереди, и когда Хрийз зашарила на донышке, отчаянно пытаясь найти хотя бы одну штучку,

Гральнч отдал ей свою, которую не успел надкусить.

Потом Хрийз стряхивала с липких пальцев сахар, жалея, что не догадалась захватить с собой платочек. Но кто же знал, что угостят мармеладом? Гральнч вынул из кармана свой платок. Вытирал ей пальцы, каждый по отдельности, потом вдруг поцеловал. Руку поцеловал, как в основательно подзабытых фильмах целовали руки знатным дамам, прикоснулся губами — легко, невесомо, а по коже дрожь прошла, через сердце, до самых пяток. И Хрийз захотелось сказать: «Что ты делаешь, зачем, не надо», но она не сказала, не смогла.

Она внезапно поняла слова Лилар: «я не могу положиться на него во всем, но знаю, что он не желает тебе зла». Не желает зла потому, что влюблен. Хрийз смутилась до слез, отчаянно думая о себе, что какая-то она неправильная совсем. Ведь не так же совсем было, когда безнадежно любила учителя, детской совсем любовью! Тогда бы так целовали ей руки… Колебаний не было бы никаких. А сейчас что держит? Сама не знала. Ведь всего-то надо было — шагнуть, обнять, прижаться, послать все в пропасть и нырнуть в счастье с головой. Но что-то держало, сковывало движения, не давало ровно дышать. Знать бы самой, что…

Шаги. Кто-то шел по галерее, к ним, и пришлось отодвинуться друг от друга, сделать вид, что ничего такого, просто гуляем, мармелад вот съели, мармелад ведь на двоих есть можно, не так ли? Вот только щеки мучительно горели и Хрийз понадеялась, что пунцовость спишут на болезнь, еще не до конца отступившую. А потом она разглядела спутника своего отца, и от изумления раскрыла рот.