Дочь княжеская. Книга 4

Оказывается, как мало надо для счастья! Чтобы грызущая всё твое существо боль стала грызть потише. Судя по тишине, в комнате никого не было. Ни Сихар, ни сЧая, вообще никого. Хрийз приподнялась на локтях, — удивилась, что смогла! Отползла назад, опёрлась лопатками о спинку кровати. Голова закружилась, и приступ паники едва не закончился новым забытьем, но Хрийз стиснула зубы, переждала мельтешение чёрного и красного перед глазами, и осталась в сознании.

«Я живу», — сказала она себе, переводя дух. — «Я — буду жить!»

Под боком ворохнулось что-то тяжёлое и холодное. Хрийз не успела испугаться, как из-под одеяла показалась задорная кукольная рожица — глаза-васильки, крутые кудряшки. И нежная, старательно вылизанная под морской бриз аура, настолько старательно, что сразу бросалась в глаза неживая неподвижность потоков. Но хоть не тусклая мертвечина, обычная для неумерших. С мертвечиной примириться было бы намного хуже, один Яшка чего стоил.

— Мила! — прыгнуло на язык имя.

— Привет, твоя светлость, — обрадовалась маленькая неумершая, вылезая целиком.

На ней болталось всё то же уляпанное кровью и грязью платье, бывшее когда-то рубашкой одного из съеденных Милой врагов. Сихар хватил бы удар, если б увидела. А Хрийз почувствовала на своих губах яростную улыбку.

— Давай играть? — предложила Мила, поджимая под себя босые ноги.

«Это же Мила Трувчог», — эхом отдался в памяти голос сЧая. — «Просит играть — надо играть…» сЧай не объяснил тогда в подробностях, зачем. Мила безумна, такое объяснение сгодилось тогда. Но сейчас, глядя в глаза девочке, которая была старше всех, ныне живущих в Третьем мире, Хрийз понимала, что за просьбой поиграть стоит что-то очень серьёзное. Не просто дань своему безумию. Что-то ещё.

— Давай поиграем, — сказала Хрийз. — Во что?

— В ладушки! — радостно захлопала ладошками Мила.

Точно, безумная. Какие ладушки, пальцы еле шевелятся!

— Я бы с радостью… но… сама же видишь…

— А я помогу, я помогу! — Мила схватила Хрийз за запястье, подняла её ладонь, стукнула своей, затянула считалочку:

— Ладушки, ладушки — где были? У бабушки. Чай пили, чашки били, по дамальски говорили: чаби, чаляби, чаляби, ляби, ляби…

Через время Хрийз поняла, что согласилась на игру зря. Ещё чуть позже — прокляла всё. Руки слушались по-прежнему едва-едва, пальцы Милы были — холоднее прошлогоднего снега, её смех звучал слишком громко, маскировка с ауры сползла, обнажая мертвенную серость, а в голове от бесконечных «чалябей» звенело набатом, ещё немного — сойдёт с ума, как это бедное, не сумевшее повзрослеть за пролетевшие над нею четыре сотни лет, дитя. Наверное, Хрийз на время даже потеряла сознание…

Очнулась от того, что ледяное тельце неумершей прижалось к боку, к плечу, холодные лапки обхватили поперёк тела.

— Спрашивай, твоя светлость, — тихо сказала Мила в самое ухо, и кожа не ощутила дыхания, которое должно было бы, по идее, исходить от её губ.

Зато дыбом встали не только корни тяжёлых кос (были бы волосы короткими, поднялись бы полностью), но весь пушок, какой только был на теле. Спрашивай, сказала маленькая неумершая. Спрашивай. О чём бы только, кто б подсказал!

— Что с моим отцом, князем Браниславом? — с трудом подчиняя себе язык и губы выдохнула Хрийз. — Он жив? Или… кто-то из вас проводил его. Может быть, даже ты.

— Никто из нас не провожал князя Сиреневого Берега, — ответила Мила, пристраивая растрёпанную головку у Хрийз на плече. — Нет следов его ухода нигде на Грани. В яви мира он. В яви.

В яви. Но есть же вещи похуже смерти! Например, не умереть, но питать собой один из проклятых артефактов проклятых колдунов проклятых Потерянных Земель, отродья проклятой паразитической Империи Третерумка, выжирающей всё вокруг себя в полный ноль.

«Если так» — в отчаянии думала Хрийз, — «если в плен попал и его… и с ним… надо отобрать! И отпустить…» И тут же вспоминался ей Рахсим, его издевательская манера поведения, манера сильного, уверенного в себе, уверенного в том, что вот уж ему-то — никогда и ни за чтo ничего не будет. Ведь сбежал же! Ведь выкрутился же как-то и сбежал. Куда? Хрийз очень надеялась на то, что Темнейший и мама из-под земли его достанут и упокоят навеки. Это если он на Земле остался.

А мог ведь обратно в Третий мир вернуться. Да, основной, питающий его страшную жизнь, якорь разрушен. Но в Потерянных Землях немало созданных им артефактов. На основе вытащенных им из замученных тел детских душ созданных! Он мог вернуться в любой из них. И как-то воссоздать — захватить! — себе тело.

А это значило только одно.

Война продолжается.

Ничего не закончилось.

Всё, может быть, только начинается.

— Спрашивай, — прошелестело в ухе зимней позёмкой. — Спрашивай ещё!

— Желан…

Но и Желан не оставил следов ухода на Грани. Где-то жив… Или же, как и отец, угодил в ловушку чудовищного посмертия.

— Ещё! Ещё один вопрос, маленькая княжна.

Один! Хрийз вовремя прикусила язык, потому что сорвётся с него, с бескостного, — «что, всего один?» И на том ответы, заработанные тяжёлой игрой с безумицей, закончатся.

— Почему Сихар? Почему не Хафиза Малкинична?