Я почти не слушала, что он говорил. Что-то о том, что Ансельм слишком дерзок и, по сути, провоцирует мятеж. И он, Эдгар, немедленно пошлёт об этом донесение ко двору. Большего он пока не может для меня сделать. Не может с оружием выступить против аббата и проливать кровь, что приведёт к ещё большей смуте в Норфолке. Ведь Церковь очень сильна в Восточной Англии, и воевать с духовными особами — значит навлекать на себя гнев короля и лишиться расположения людей, чьи молитвы ещё могут пригодиться. Да, Эдгар думал только о своём положении, о мире в Дэнло, а мои люди, а я...
— А я?
Мне показалось, что я почти прокричала этот вопрос, но это был всего лишь какой-то сдавленный звук.
Он странно глядел на меня:
— Гита... миледи... Я обещаю, что лично позабочусь о вас. Я не дам вас в обиду.
Я поднялась. Все вокруг плыло. Я покачнулась, и он тут же очутился рядом, поддержал меня. И опять мы оказались близко. Он смотрел на меня особым горящим взглядом, и от этого что-то шевельнулось во мне. Силы Небесные! — меня так тянуло к нему!.. И когда он медленно и нежно привлёк меня к себе, я не сопротивлялась.
Он целовал мои волосы, глаза, губы. Я стала задыхаться, слабеть. Но нашла в себе силы упереться в его грудь руками, отстраниться. Он дрожал, как крупное животное. И меня тоже охватила дрожь. И тогда я решилась:
— Эдгар... А эта помолвка? Её нельзя расторгнуть?
Он даже отшатнулся. Несколько раз глубоко вздохнул, словно справляясь с охватившими его чувствами.
— Нет. Чёрт побери, нет!
Резким движением сгрёб со лба волосы.
— Я получил письмо от короля. Он подтверждает... Он по-прежнему хочет этого. И она.
Я судорожно вздохнула.
— Кто... Кто ваша невеста?
— Она дочь короля. Бэртрада Нормандская.
Я прижала кулак к губам и закусила костяшки пальцев. Дочь короля. А я... всего-то внучка мятежника.
Рыдания без слёз разрывали мне грудь. И всё же я держалась.
— Думаю, мне надо поскорее уйти, милорд.
— Да... надо уйти.
Я больше не взглянула на него. Не помню, как вышла. Мне непереносимо было чувствовать на себе взгляд Риган — участливый, печальный, но и немного снисходительный. Она где-то нашла мою накидку.
— Может, немного перекусите перед дорогой?
— Нет, нет. Я должна уехать.
— Что ж, тогда пойду скажу Утрэду, чтобы собирался.
Вопросы Утрэд а причиняли мне боль. Нет, Эдгар Армстронг не может жениться на мне. Он уже обручён, и обручён с дочерью короля Генриха. Утрэд даже присвистнул:
— Ну, тогда плохи наши дела. Как же теперь быть?
— Шериф Эдгар пообещал переговорить с Ансельмом.
— Пуп Вельзевула! Что нам его переговоры? Воистину люди не зря говорят, что он продался норманнам.
— Раньше ты его только хвалил.
Он сплюнул, но ничего не сказал. Я чувствовала, что он то и дело оглядывается на меня. Похоже, догадывается, что произошло меж мной и Эдгаром этой ночью, но не решается спросить.
— Пропади я пропадом, если ещё стану служить этому волку!
Мы ехали навстречу морозному солнечному дню. На ветках деревьев искрился иней, долетел лай собак, где-то слышались рождественские песнопения, звонил колокол. Ничего этого я не осознавала. Все мои надежды рухнули, я была обманута и обесчещена. Внутри меня воцарились лишь мрак и пустота, а ещё жгучий стыд. И где моя самоуверенность, моя наивная самоуверенность?.. Выходит, я ничем не лучше своих диких людей в фэнах.
Я заставила себя выпрямиться в седле.
Что бы ни случилось, я не должна забывать, что на мне лежит ответственность за моих людей. Теперь настало время все обдумать и принять решение. На Эдгара я больше не рассчитывала, я могла положиться только на себя.
— Едем скорее, Утрэд. У нас мало времени. Мы должны поднять фэны. Должны постоять за себя!
Глава 4
ХОРСА
Я был рождён стать воином, героем, вождём... А вышло, что суждено мне всю жизнь прозябать в мелочах усадебного хозяйства. Увы, мне не повезло, я родился спустя почти двадцать лет после того, как отшумели бои саксов за свою свободу. Мне пришлось жить в тоскливое мирное время.
Я скучал.
После бешеных, весёлых дней йоля я вернулся в свою усадьбу Фелинг и... Короче, делать мне было нечего, клянусь душой моего прародителя Хорсы[48]
Сакса!Зима была в самом разгаре. Сухой рождественский мороз сменился ледяными туманами и дождями. Поля превратились в сплошную грязь, дороги стали скользкими, ненадёжными. Не было даже возможности размяться, выехав с соколом на охоту. Приходилось сидеть в дымном тепле помещения, пить эль да судачить.
В зале моего бурга было темно и дымно. Окна, заколоченные на зиму, не давали света, из-за ненастья пришлось прикрыть и дымовую отдушину, и дым чадным облаком скапливался под скатами тростниковой кровли. Все обитатели усадьбы собрались у огня. Кто чинил упряжь, кто резал по дереву, женщины чесали шерсть. Моя мать, благородная Гунхильд, восседала на высоком, похожем на трон кресле, а перед ней на подставке лежала большая книга с округлыми саксонскими литерами.
Мать громко, нараспев, читала старинную саксонскую поэму «Скиталец».