Дочь короля

Земные люди заметили морских людей, сладострастно предающихся плотской любви. Корабль, грузно поднимаясь и опадая на волнах, двинулся по направлению к их хороводу. Земные люди завидовали наслаждению, выпавшему на долю морских людей, и одновременно ужасались, обнаружив множество демонов. Их корабль ворвался в кольцо, разорвав хоровод русалок, даже не подозревавших о его приближении.

Корабль топил русалок, которые и не пытались спастись бегством. Матросы с криками «демоны! демоны!» стали бросать за борт бочонки, и те один за другим взрывались, поражая русалок осколками, гвоздями и обрывками цепей, которыми были начинены. Стоны чувственного восторга и самозабвения мгновенно сменились криками боли; волны окрасились кровью морских людей. Водоворот, разрезанный корабельным килем, ушел в глубину. Онемевшие от ужаса подростки, прижимая к себе испуганных, рыдающих младенцев, беспомощно глядели, как погибают их семьи.

Папа, не шевелясь и не проронив ни слова, взирал на Шерзад. Никакого сочувствия жертвам не отразилось на его лице; он испытывал к ним не более жалости, чем священник, стоявший на корме того корабля и воздевший сияющий на солнце крест. Он торжественно и горделиво заявлял, что на нем лежит ответственность за смерть, раны и страдания русалок: «Ибо я молот ведьм и бич Божий!» – пропела Мари-Жозеф.

Папа поднялся с кресла. Шерзад отпустила кисть Мари-Жозеф, и та схватилась за прутья решетки, чтобы не упасть. Слушатели разразились аплодисментами, сострадая морским людям и оплакивая их участь.

– Я ничего не выдумала, – прошептала Мари-Жозеф, – такое невозможно выдумать.

– Это создание должно быть передано мне, – заявил папа.

Глава 24

Золотые солнечные диски, позолоченные канделябры, утопающие в свежих цветах, благоухание апельсиновых деревцев и сильных духов, гобелены тонкой работы и прекрасные картины угнетали Мари-Жозеф. Следуя за мадам и Лоттой, она задержалась на пороге Салона Аполлона. Сзади напирали придворные, и, войдя, она поневоле замерла, не в силах пошевелиться.

Церемониймейстер ударил жезлом оземь:

– Его величество король.

Все мужчины разом сорвали шляпы с пышными перьями. Придворные расступились, пропуская монарха. Мари-Жозеф осталась в свите мадам и Лотты, чуть ли не в первом ряду, слишком хорошо различимая в толпе, и потому не могла незаметно выскользнуть и броситься к Шерзад. Голос Шерзад что-то нашептывал ей, но она не могла понять, наяву ли его слышит или только воображает в давке, шуме, в хаосе запахов и в жаре.

«По-моему, мне впервые стало жарко в Версале», – подумала она.

Она заглянула Лотте через плечо. Повсюду вид заслоняли высокие причудливые фонтанжи дам и высокие, напоминающие львиные гривы парики мужчин.

Все склонились в поклоне. Еще не присев в реверансе, Мари-Жозеф успела разглядеть короля. Он сменил медно-рыжий парик на белокурый. Блестящие локоны изящно подчеркивали темно-голубые глаза его величества. Пышные белые перья ниспадали со шляпы. Огненно-алый бархат платья покрывали золотое шитье и рубины. Он явился в старомодных широких штанах ренграв, напоминающих женскую юбку, и в башмаках с бриллиантовыми пряжками и высокими алыми каблуками.

– Он словно помолодел, – прошептала мадам на ухо Лотте. – Именно таков он был в юности!

Голос ее задрожал.

– Блистательный… прекрасный…

Глаза ее наполнились слезами.

Мадам, которая не уставала потешаться над придворными дамами, стремившимися казаться моложе своих лет, и над собой, даже не пытавшейся скрыть свой истинный возраст и признаки старения, чуть было не расплакалась. Дородная герцогиня оперлась на руку Лотты, и та взглядом подозвала Мари-Жозеф, подхватившую герцогиню под другой локоть и поддержавшую ее.

– Позвольте отвести вас в ваши покои, мама, – предложила Лотта.

– Нет, – прошептала в ответ мадам. – Его величеству не понравится наш уход.

С этими словами она выпрямилась, дрожа, но пытаясь овладеть собой и скрыть волнение.

Его величество взошел на трон. Его сыновья и внуки заняли полагающиеся места.

– Его святейшество папа римский Иннокентий.

Сопровождаемый свитой кардиналов, облаченный в белоснежные одеяния, в зал вступил Иннокентий. За ним следовал Ив, держа серебряную, отделанную хрусталем дароносицу, которая под покровом литых серебряных звезд хранила Святой Дар – тело Христово. Ив поставил ее перед троном Людовика. Хрустальные окна-проемы, словно линза, увеличили гостию.

– Мы приветствуем вступление в силу нашего договора, – произнес Иннокентий.

– Мы тоже, кузен, – откликнулся Людовик.

Церемониймейстер вновь ударил жезлом оземь:

– Его величество Яков Английский и ее величество королева Мария.

В зал вступил Яков, ведя под руку Марию Моденскую. Они были облачены в наряды из белого бархата, сплошь расшитого жемчугом, – дары его величества. Мари-Жозеф судорожно прижала ладонь ко рту, опасаясь расхохотаться над безумным фонтанжем королевы. Она безошибочно различила руку Халиды и подумала: «Надо срочно решить, как отправить сестру домой, иначе королева Мария похитит ее и увезет к себе, на холодные Британские острова!»