Дочь короля

– Уверяю вас, если она сбежит, гнев его величества будет неописуем.

– Мне безразлично!

– А напрасно.

Люсьен сел на ковер, вытянув перед собой ноги. Он снял перчатки и пошевелил пальцами, радуясь свободе. Ногти у него были безупречно ухоженные. Он открыл седельную суму и извлек из нее бутылку вина и два серебряных кубка.

– Мари-Жозеф, – с глубокой серьезностью произнес он, – его величество обладает абсолютной властью. Он способен сокрушить любое препятствие на пути к выполнению его замысла.

– А что он может сделать? – полюбопытствовала Мари-Жозеф.

Люсьен вонзил штопор в пробку и сильно потянул.

– Например, снова пустить вам кровь. Обвинить вас в колдовстве. Достаточно одного слова месье Бонтану, и вы окажетесь в Бастилии.

Люсьен вытащил пробку и наполнил кубки.

– Он может отдать вас в руки инквизиции.

– Он не пойдет на это…

– Он может заточить вас в монастыре…

– Нет, только не это!

– Так он изгонял бывших фавориток.

Он передал ей кубок.

– Вы пытаетесь меня запугать?

– Да.

– Ради моего же блага, подобно тому как мой брат запрещает мне все, что можно, доктор Фагон пускает мне кровь, а Лоррен преследует меня!

– Вы говорили, что превыше всего цените правду, а правда заключается в том, что, противясь воле его величества, вы подвергаете себя огромному риску. Неужели вы хотите, чтобы я вам солгал?

Мари-Жозеф отпила глоток, слишком расстроенная, чтобы наслаждаться букетом. Все, кому она, как ей казалось, могла доверять, обманывали ее, кроме графа Люсьена.

– Я бы не пережила, если бы вы мне солгали.

– Я поклялся, что никогда не навлеку на вас опасность, – сказал граф Люсьен, – а ложь весьма опасна. – Он достал из седельной сумы хлеб, сыр, пирожки с мясом и фрукты. – Но хватит неуютных истин. Давайте поиграем в беззаботных пейзан. Без интриг, без придворного этикета, без…

– Без денег, без еды, без крыши над головой… – добавила Мари-Жозеф.

– Еще одна неуютная истина, – согласился Люсьен. – Что ж, тогда поиграем в придворных, выехавших на пикник.

Он сделал большой глоток, снова наполнил кубки, а потом достал из кармана толстый сложенный лист пергамента и протянул его Мари-Жозеф. Она развернула его, прочла и с благодарностью взглянула на него:

– Сударь, не могу выразить свою признательность…

– Мне это почти ничего не стоило, – заверил он. – Но помните, вольная вашей сестры не будет иметь силы, пока ее не подпишет ваш брат.

– Он поставит свою подпись, – сказала Мари-Жозеф.

Решив, что опасность подвергнуться лечению мазью месье де Баатца ей уже не грозит, Шерзад, подгоняемая любопытством, подплыла ближе и засыпала их вопросами.

– Хочешь попробовать? – Мари-Жозеф протянула ей ломтик хлеба.

Шерзад попробовала и выплюнула, объявив, что такой гадостью только рыб кормить. Сыр ей понравился еще меньше: она провозгласила, что такое и рыбы есть не будут. Мари-Жозеф предложила ей попробовать вина.

Шерзад обнюхала кубок, запрокинула его так, чтобы в его раструб вошли ее рот и подбородок, и принялась лакать алое вино, выплескивающееся, словно кровь, ей на шею и грудь.

– Покажите ей, как пьют, мадемуазель де ла Круа, – попросил граф Люсьен. – Вино превосходное. Пусть вылакает, сколько пожелает, но не стоит его расплескивать.

Со второй попытки у Шерзад получилось лучше: она осушила кубок и потребовала еще.

– Нет, ты же никогда раньше не пила, – возразила Мари-Жозеф. – Если выпьешь слишком много, начнешь делать всякие глупости… Ну хорошо, чуть-чуть.

Они с Шерзад разделили кубок вина. Шерзад запела, сравнивая воздействие вина с эффектом употребления некоего люминесцирующего существа из морских глубин.

Шерзад облокотилась на каменное обрамление канала, тихонько напевая и посвистывая. Взяв руку Мари-Жозеф, она прижала ее к щеке, к губам, а потом подняла рукав Мари-Жозеф, обнажая следы, оставленные ланцетом. Надрез почти зажил, воспаление прошло.

– Видишь? Граф Люсьен исцелил меня.

Шерзад фыркнула, соскользнула в воду и уплыла, золотистая в солнечном свете.

Слегка захмелев от вина, Мари-Жозеф откинулась на ковер, опираясь на локти.

Над фонтаном Аполлона возвышался шатер, в его боковые проемы под поднятым пологом задувал легкий ветерок. В клетке, совсем недавно служившей темницей Шерзад, Аполлон пустил своих коней против солнца. Мари-Жозеф нахмурилась, разглядывая статую.

– Почему вы помрачнели? – мягко упрекнул ее Люсьен. – Я надеялся хотя бы на мгновение развеять вашу грусть.

– Аполлон движется в неверном направлении. – Она сделала жест, словно очерчивая путь по небу, от восхода к закату. – Он должен следовать по солнцу, а не против.

– Он обращен лицом к королю, – возразил граф Люсьен.

– Мир подчиняется правилам, которые устанавливают не короли.

Мари-Жозеф взяла яблоко и уронила на ковер, снова подняла и вновь уронила.

– Законы движения, законы оптики, ход планет – все они подвластны силе тяготения. Это доказал месье Ньютон. Его величество может приказать яблоку, бросая вызов природе: «Не смей падать!» Он может приказать все что угодно, но тем не менее яблоко упадет.

Граф Люсьен задумчиво взирал на нее.