Дочь короля

Мари-Жозеф заметила вдалеке королеву Марию, которая, не в силах повернуть голову, почти поникла под бременем гигантского фонтанжа, украшенного золотым кружевом и лентами, бриллиантами и серебряной вышивкой. Она была столь густо напудрена, что казалась смертельно бледной, а по ее вискам и по округлости груди сбегали тонкие линии, нанесенные голубой краской, повторявшие очертания вен и подчеркивавшие ее неестественно белую кожу.

– Его святейшество папа римский Иннокентий, великий понтифик!

К столу для почетных гостей Иннокентий не проследовал. Церемониймейстер замер в ужасе, стал лихорадочно озираться в поисках помощи, не дождался, кинулся за Иннокентием, что-то прошептал ему на ухо, получил едва слышный ответ, остановился, поклонился и, пятясь, отошел. Медленно, в гробовом молчании, провожаемый взглядами потрясенных придворных, Иннокентий двинулся к Мари-Жозеф. Она поднялась и сделала реверанс; он позволил ей поцеловать перстень. Ив преклонил перед ним колени. Люсьен не шелохнулся.

– Принесите мне стул!

– Ваше святейшество! – воскликнул Ив.

Приказ Иннокентия вывел слуг из оцепенения и заставил повиноваться. Ив усадил папу Иннокентия на свое место, а сам сел на принесенный слугами стул на ничейной полосе, справа. Пока гости ужасались столь небывалому нарушению этикета, слуги поспешно переставляли блюда и бокалы на столе для почетных гостей, уносили папский прибор и передвигали в середину золотой, королевский. Церемониймейстер, казалось, вот-вот упадет в обморок.

– Его величество Людовик Великий, правитель Франции и Наварры, христианнейший король!

Все встали и поклонились. Его величество, в золотой парче, рубинах и бриллиантах, занял свое место, ничем не выдавая изумления, возмущения или гнева, словно ничего необычайного не произошло. Он безучастно оглядел Зеркальную галерею. За одно мгновение выделил из толпы Мари-Жозеф, ее брата и Люсьена и пронзил взором его святейшество.

– Ваше святейшество… – начал было Ив. – Вам отведено почетное место…

– Наш Спаситель исцелял прокаженных. Так неужели мне не пристало смирение? – Иннокентий воззрился на Люсьена. – Впрочем, нашему Спасителю не выпало на долю общаться с атеистами.

Мари-Жозеф покраснела от гнева, услышав это оскорбление.

– Если бы Ему случилось иметь дело с атеистами, – парировал Люсьен, – Он, без сомнения, явил бы им милосердие…

– Вы являете нам милосердие, ваше святейшество, – поспешно перебил его Ив, – ибо утешаете нас в нашем позоре и бесчестии.

– Мой августейший кузен чрезвычайно разгневан, – промолвил Иннокентий.

– Мы лишили его яства, – пояснила Мари-Жозеф, – но не дали ему совершить убийство.

– Мы уберегли душу его величества, – почтительно добавил Ив.

– Кто знает, быть может, вы спасли демона, – произнес Иннокентий, обращаясь к Иву. – А то и лишили моего кузена бессмертия.

– Шерзад не способна даровать бессмертие, – вмешалась Мари-Жозеф. – Это под силу одному лишь Господу.

Иннокентий игнорировал дерзкое поведение Мари-Жозеф.

– Вы уверяли, будто плоть русалки наделяет чудесной способностью…

– Я солгал, – печально признался Ив. – Да смилуется надо мною Господь, я солгал. Я никак не проверял слухов. Мне казалось, не важно, что есть истина и что ложь…

– Ив, как ты можешь так говорить?! – воскликнула Мари-Жозеф.

– Важно лишь, во что верит король.

– Он поверил в бессмертие, потому что ты убедил его, что это возможно. А теперь его охватят сомнения, он поддастся искушению, и нарушит данное слово, и прикажет ее убить.

Люсьен встретился с нею взглядом, но промолчал.

«Я-то надеялась, что он станет это отрицать, – подумала Мари-Жозеф. – Надеялась, что он скажет: „Его величество никогда не нарушает обещаний“. Даже если бы он просто упрекнул меня, я и то поняла бы, что Шерзад сохранят жизнь».

– Вы могли бы спасти Шерзад, ваше святейшество! – взмолилась Мари-Жозеф. – Вас чтят за то, что вы исправили ошибки, совершенные Церковью прежде, за то, что воспрепятствовали падению нравов и разврату…

– Замолчи! – прикрикнул Ив.

– Позвольте мне хотя бы одно мгновение наслаждаться похвалой, отец де ла Круа, – смиренно сказал папа, – позвольте мне на одно мгновение предаться греху гордыни. Я действительно воспрепятствовал падению нравов и разврату.

– Прошу прощения, ваше святейшество.

– Господь дал жизнь тварям, дабы мы владычествовали над ними, дьявола – дабы мы победили его, и язычников – дабы мы обратили их. Вопрос лишь в том, к какому из этих разрядов причислить русалку?

– Она – женщина!

– Я говорю не с вами, мадемуазель де ла Круа. Отец де ла Круа, русалка утверждает, будто смерть окончательна и неизбывна.

– Ваше святейшество, – осторожно возразил Ив, – неужели тварь способна понять, что такое смерть?

– Если бы дьяволы существовали, – вмешался Люсьен, – то, разумеется, они утверждали бы, что есть жизнь после смерти, рай и ад. Иначе где бы они обитали?

С трудом сдерживая смешок, Мари-Жозеф осмелилась вновь обратиться к папе:

– Ваше святейшество, вы могли бы открыть Шерзад, что есть жизнь вечная.