Дочь ледяного Юга

– Я единственный гатур, вернувшийся с нее живым. Поэтому известно мне куда больше, чем твоему обожаемому адмиралу. Этот самодовольный индюк, получивший должность в наследство, считает себя единственно правым. И суется, куда ему не следует!

Он замолчал. И Бартеро, и Эдвараль с неподдельным интересом уставились на командора.

– Может быть, мы побеседуем об особенностях вашего путешествия по ледовой земле? – осторожно осведомился куратор.

– Что беседовать? – Командор уже пожалел об откровениях. – У каждого свой путь. Если поделюсь своей историей, вдруг спугну вашу удачу?

– Мы не суеверные, – взял слово Эдвараль. – Так что не стесняйтесь.

Гатур смерил наглеца сочувствующим взглядом.

– Господин Ванибару, – боясь гнева чужака, вмешался Бартеро. – За два с половиной года, проведенных на Данироль, мы сами были свидетелями очень странных событий.

Гатур задумался. Все, включая ректора, напряженно ждали. Гисари рассеянно изучал красное лицо командора, по которому уже множеством дорожек разбежались морщинки. Совсем как у людей. Гребень на белой голове побледнел, обвис. Забавно, куратор только сейчас разглядел десяток маленьких золотых сережек, крепившихся по самому краю гребня от макушки до затылка.

Рассматривая Ванибару, Бартеро пропустил, как в кабинет зашла Лео и устроилась в кресле. И гатур словно помолодел лет на тридцать. Даже гребень расправился…

«Ничего себе! – поразился куратор. – Никак командор неравнодушен к прославленной летчице!» Гатуры удивляли его с каждым днем все больше. Стоило только начать обращать внимание.

– Так что же произошло на Данироль? – поинтересовалась Лео.

И командор сдался.

* * *

Танри вернулась в Лиссаран на день позже условленного срока. Вернулась одна, не с Джеральдо, а с соседской семьей, отправившейся в столицу за покупками. Александр поехал собирать информацию о других городах, пообещав непременно навестить ее перед отъездом.

На душе было грустно. Долгие беседы, пара поцелуев, прогулки до полуночи и ни одного признания. Выходит, он просто коротал в ее обществе вечера. А она уже нафантазировала, вообразила себе великую любовь.

Доехав на автобусе до Академии, она помчалась к общежитию. Может, удастся посетить одно-два занятия, чтобы потом не отрабатывать прогулы?

В коридоре общежития она чуть не налетела на Лилину с Давирой. По выражению лиц приятельниц сразу было видно – разбирали по косточками именно ее. Интересно, по какому поводу? Ладно, потом можно будет выяснить у Давиры. Эта не сдержится! Подойдет, возьмет за локоть и зашепчет: «А ты знаешь, что про тебя Лилина рассказывала?» Нужно только набраться терпения.

– Как отдохнула? – чтобы не затягивать паузу, поинтересовалась Лилина.

– Великолепно! – Лицо Танри озарила наисчастливейшая из всех улыбок.

– Тут про тебя журналист спрашивал. Кудрявенький такой, хорошенький! – Давира мечтательно закатила глаза, представляя себя Александра.

– Знаю. Три дня в Шанбаре был, цветами осыпал, о любви твердил, – мстительно ответила Танри.

– И что? – Лилина аж шагнула вперед.

– Думаю пока, – Танри небрежно пожала плечами и, достав ключ из беленькой лакированной сумочки, отперла дверь своей комнаты.

– То-то Бингар о тебе не желает слышать и уезжать собрался! – вслед ей вздохнула Давира.

– Куда? – Танри тут же пожалела, что повелась на провокацию.

– Представь себе, на Данироль! Сюда два полярника прилетели, дирижабельщиков в команду набирают. Все дни на аэродроме торчат. Один – такой красивый! Твой журналист рядом с ним – мартышка.

– Ясно, – Танри захлопнула дверь.

На Данироль, значит, на полюс!

Позабытые, надежно спрятанные под ворох повседневных забот воспоминания, смутные образы исчезнувшего прошлого заворочались, зашелестели альбомными страницами, с которых на девушку вопрошающе взглянули нарисованные люди. Вытащив из-под кровати чемодан, она нашла на дне книгу Фредерика Надара, в которой эти рисунки и хранились, вложенные между страниц стихов. Танри пробежалась по строкам:

Накидку из лунного света
Соткал для тебя, родная.
Но солнце встает над миром.
И лунные нити тают.

И темные воды бьются

Меж гор, словно кровь из раны.
У самых крутых обрывов
Тебя целовать я стану.

Тебя целовать я стану

На зависть богам и людям.
И радость твоей улыбки
Со мной навсегда пребудет.

Пусть сердце у ветра дико,

И песни у горцев звучны…
И ты, о моя родная,
Любовь всю мою получишь.

В соборе я самом светлом

Молился за эту встречу.
За все прегрешенья наши
Пред богом один отвечу!

Да, Александр ей ничего подобного не говорил. И никогда не скажет… Как она могла в него влюбиться? Он прилетел и улетит. А она останется. Нечестно!