— Знаешь, Михалыч, что я тебе скажу, — говорил Павел Андреич, когда под второй графин мы уже перешли на ты. — Я же, честно говоря, даже рад был, что сюда попал, на этот чертов Эрасс. Ты ж должен помнить, какое тогда у нас время было поганое… Вот стыдно теперь, а чуть не плясал, что больше того дерьма не хлебну… Думал, все уже, кончилась Россия, добьет ее эта дерьмократия ко всем чертям… А вот же как вышло, а?! Получилось-то, что хрен вам по всей вашей харе, господа дерьмократы! Не смогли, козлы вонючие, сожрать-то Россию! Не вышло! Ну, Федор Михалыч, порадовал ты меня, спасибо! Ох и спасибо! А мы… А мы им тут всем тоже покажем! Мы тут из Империи такое отгрохаем! Весь этот чертов мир раком поставим и отправим в светлое будущее! А кто не захочет в светлое будущее, тот к едрени матери пойдет! На хер пойдет с песней!
Я Петрову даже позавидовал, и не спьяну, а до сих пор завидую. Ну да, проблемы наши я ему объяснить пытался, но что ему до них? Бегство за границу всемогущих в ельцинские времена воротил, превращение либералов всех мастей в политических маргиналов, Русская весна, Крым и Донбасс — услышать такое сразу после октября девяносто третьего… Словечко «либерасты» ожидаемо порадовало Павла Андреевича едва ли не больше, чем «попаданцы», причем радость эта куда больше походила на мстительное злорадство.
— Слушай, Пал Андреич, — начал я, когда Петров, наконец, перестал перемежать смакование хлесткого прозвища доморощенных западников и дикий хохот, — а скажи мне вот что. Ты же раз в областном исполкоме работал, наверняка ведь членом КПСС был. Может, и не членом даже, а прямо самым настоящим коммунистом, сторонником, так сказать, всемирной справедливости. Вот как ты пошел на службу к местному царизму-то?
М-да, я тут же и пожалел об этой подначке, уж больно нехорошо Петров на меня глянул.
— Ты, Михалыч, вот что запомни, я больше тебе этого говорить не буду, ты сам понимать должен, не маленький — таким тоном со мной не разговаривали давно, однако же право Петрова на эти слова и на этот тон пришлось признать. — Коммунизм — это не справедливость, это сказочки. Ну не верю я, что без государства и без денег какая-то путная жизнь может устроиться! А насчет справедливости… Здесь есть власть. Со своими недостатками, но власть твердая и сильная. Вот пусть эта власть и занимается справедливостью. Не разом и чохом, а аккуратно, по шагу, и чтобы каждый шаг был продуман и просчитан. А продумать и просчитать мы поможем. И на хрен ее, справедливость всемирную, сначала у себя ее завести надо, потом уже поглядим, кого со всего мира к ней подтянуть, а кто и не дорос еще. Вот тогда мы тут такое светлое будущее построим, что сам Сталин позавидовал бы.
Ну, насчет Сталина товарищ, конечно, загнул, но сама программа, пусть и выраженная столь примитивно, никакого отторжения у меня не вызвала. За справедливость мы, разумеется, тут же и выпили, возникшую было неловкость сняли, и сидели потом еще долго. Уже за полночь Петров приказал своим людям обеспечить доставку моего нетрезвого организма домой в целости и сохранности, что и было сделано — не только поймали мне извозчика, но еще и отрядили сопровождающего, который и сдал меня супругам Демитт с рук на руки.
Глава 17
— За пивом не послать? — Алинка спрашивала вроде бы и участливо, но ехидство из нее прямо-таки сочилось. Беззлобное, впрочем. У меня вообще давно уже сложилось впечатление, что злиться она на самом деле не умеет.
— Издеваешься? — только и сказал я. Впрочем, тут же добавил: — Лучше чайку, да покрепче…
С чего вдруг мое состояние попало под определение «после вчерашнего»? А с того, что вчера мы всей своей компанией отметили год, как Алинке пришло в голову сделать селфи на мосточке, неизвестно откуда взявшемся в подмосковном лесу. Да-а-а… Уже год. Время-то как летит! И все почему-то в одну сторону. Но, что там ни говори, это дата, не отметить которую было бы с нашей стороны свинством. Вот и отметили.
Нет, не надо думать, что мы назюзюкались до какого-то там непотребного состояния. Алинка вообще обошлась за весь день парой бокалов вина, ей, правда, и того хватило. После первого она разревелась, переживая за оставшуюся дома маму, но второй вернул ее к более жизнерадостному состоянию. Серега тоже выпил не особо много — то ли из солидарности с женой, то ли из-за того, что супруга держала его алкогольные упражнения под строгим контролем. А может, он просто по жизни малопьющий… Николай, отдавая должное водке «Добрый Брюэр», опять же не усердствовал, потому как вчера была, выражаясь по-нашему, суббота (местное наименование «девятник» мы, понятное дело, между собой не использовали), а на воскресенье («десятник»), на сегодня, то есть, у него намечался визит к одной моложавой вдовушке. И когда только успел ее подцепить да увлечь, с его-то занятостью?!
В итоге само собой получилось, что больше всех выпил я. И снова не сказать, чтобы прямо очень уж много, но даже после положенных утренних водных процедур вид у меня был несколько бэушный. Вот Алинка и подпустила шпильку, язва мелкая.