Дочь лесника

Про Барматургана я помнил из общей истории Эрасса. Барматурган ат-Альран, то есть Барматурган из-за Филлирана, считался основателем нынешней даянской государственности. Тут, правда, среди историков единогласия не было. Большинство имперских авторов, признавая названного деятеля лицом, реально существовавшим, походя посмеивались над даянскими сказаниями о том, как мудрого правителя и великого полководца принес им ветер богов, некоторые же историки из Империи вообще отрицали историчность Барматургана, как раз из-за тех самых сказаний. Изюминка ситуации в том, что столь чтимый даянами Барматурган был самым что ни на есть настоящим мераском! Собственно, чтят его и мераски, хотя для них он больше пример личного успеха, ну заодно и повод лишний раз подчеркнуть свое превосходство над соседями — дескать, мы вам, убогим, вашего же правителя дали. Сомнительный, конечно, повод — когда Барматурган основывал даянам государство, сами мераски пребывали еще в полной дикости, по сравнению с которой и нынешний-то их уровень можно считать одной из вершин прогресса. Как я понимаю, среди своих сородичей тому Барматургану развернуться никакой возможности не было, вот и подался он к соседям. А теперь шаманы, накурившись или нанюхавшись уж не знаю чего, решили повторить путь Барматургана и с помощью того самого оракула-колдуна-духа-бога попасть к даянам не на правах вынужденных переселенцев и беженцев, а прямо-таки заменить собою «великую даянскую вежу» и немедля привлечь соседей к войне против Империи.

Описывать в подробностях реакцию генерала на наш совместный с подполковником доклад я не стану. Все-таки генерал от кавалерии — это не последний в Империи человек и рассказывать, как он совершенно неприлично ржал (да-да, именно ржал, а никак не смеялся), как перемежал это ржание самыми скабрезными словечками, как утирал платком слезы, выступившие от долгого смеха, было бы проявлением вопиющего и ничем не оправданного непочтения к столь высокопоставленному и заслуженному военачальнику.

Под такое хорошее настроение я без особого труда выудил у генерала отмену едва введенной цензуры. В конце концов, никаких особых военных секретов я не выбалтывал, мераски уж совершенно точно имперских газет не читают, а что писать и что не писать с точки зрения пропаганды, лучше меня тут вообще никто не знает. Так что различные варианты историй в духе «мы к ним с пушками, локомобилями и дирижаблями, а они на нас с замшелыми легендами и дремучими поверьями» буквально наводнили имперскую прессу, после чего вопрос «а стоит ли оставлять землю тем, кто мало того, что не может ее правильно использовать, так еще и защитить не в состоянии?» для имперской читающей публики можно было считать с повестки дня снятым ввиду очевидности отрицательного ответа. Другое дело, что у той же публики пока не был сформирован однозначно положительный ответ на вопрос «стоит ли крестьянам переселяться со старых имперских земель в бывшую Мераскову степь?», а без этого считать свою миссию выполненной я не мог. Нет, пару солдат — выходцев из крестьян я старательно проинтервьюировал, но единственным, что удалось из обоих извлечь, были рассуждения на тему непаханой целины, которая, как только за нее возьмутся по-настоящему, полыхнет просто-таки невероятным урожаем. Пришлось отписать Петрову-Кройхту, чтобы он привлек пару-тройку агрономов и организовал соответствующие публикации с их авторитетным мнением. Не мне же одному корячиться, хе-хе…

— Это что же, Феотр, наши солдаты погибли из-за таких глупых поверий? Да и сами мераски тоже? — за всеми моими делами не хватало даже времени толком поговорить с женой, а когда, наконец, поговорили, Лорка не сразу и поверила.

— Тебя-то тут что удивляет? — поинтересовался я. — Саму из-за таких же поверий похитить пытались.

— Да… — задумчиво протянула Лорка. — Правильно, что землю у них отберем. Скорее бы уж война кончилась. Поедем с тобой в Вельгунден, не была там ни разу, интересно же… — Лорка мечтательно улыбнулась. — Что это? — вдруг встревожилась она.

— Где? Что? — после того, как нам пришлось постоять внутри пехотного каре, всяческие неожиданности я и сам готов был воспринимать с тревогой.

— Там, — Лорка показала рукой. Хм, а ведь и правда, что-то похожее на конную колонну, было заметно. Ну и глазищи у любимой жены! По счастью, мои глаза сейчас могли быть дополнены биноклем, каковым я и воспользовался. Действительно, из-за невысокого кургана в нашу сторону выходила немалой численности кавалькада, над которой во множестве трепетали знамена незнакомых расцветок. Испугаться по-настоящему я не успел, поскольку первые ряды явно состояли из наших недавних спасителей — имперских легкоконников. Серо-коричневые шинели, кепи с красными околышами и черно-золотистые флюгера на пиках спутать с чем-то другим было бы очень сложно. Когда я обрисовал ситуацию Лорке и дал ей самой посмотреть в бинокль, мы решили подождать и все-таки удовлетворить свое любопытство.