Дочь лодочника

Искра усадила Миранду за стол, как делала, когда та была мала, всегда зная, какое ей поручить задание: почистить картошку, порезать лук или яблоки. Сейчас, когда у девушки на щеках запеклась кровь от когтей банника, Искра велела ей просто сесть. Чтобы старуха могла о ней позаботиться. Вот только ритуал лишил ее сил, колдовство подорвало ее здоровье. Искра медленно передвигалась, теперь она прихрамывала, чего прежде с ней не случалось. Она взяла черную кожаную Библию с полки над печью и со стуком положила ее на стол. Открыла Библию на псалмах, где в страницах имелся вырез в форме бутылки. Сама же бутылка, без этикетки, заткнутая пробкой, была на три четверти заполнена чем-то прозрачным.

– Мне пришлось ее спрятать, – сказала Искра. – Когда мелкий подрос и стал всюду совать нос. Один раз он ее нашел. Тебе он не рассказывал, так ведь? Потом ему было плохо, как псу. – Она приложила к горлышку уголок передника, промокнула его, потом коснулась влажной тканью Мирандиной щеки. Рука у нее при этом дрожала.

Миранда зашипела от боли.

– Ее мне твой отец принес. Натирать козьи жопки от глистов.

Миранда улыбнулась. И поморщилась от жжения на щеке.

Искра принесла с кухни два стеклянных стакана, поставила на стол и наполнила из бутылки. Затем села на плетеный стул напротив Миранды и придвинула к ней стакан.

Миранда принюхалась. Сделала глоток. Питье обожгло ей горло, у нее заслезились глаза.

Искра подняла свой стакан и произнесла что-то на родном языке, после чего выпила сразу половину.

– Моя мать говаривала: никогда не рассказывай секреты, не выпив. А у нее секреты были знатные, у моей матери.

Искра допила остаток крепкого напитка, налила себе еще и снова выпила. Затем выпрямилась на стуле, стиснула челюсти и уставилась на потолок. Ее подбородок выпирал, будто обнаженный выступ скалы. Взгляд скользил по углам комнаты, печной трубе и камням очага.

Вдруг все благодушие словно ушло из лачуги, и Миранда почувствовала, как между ними разверзлась широкая пропасть, которая грозила их поглотить.

– Сейчас, Мышка, – сказала наконец старуха, – я поведаю тебе правду. Пускай мой голос донесет эти слова до глубины твоей души. Прежде чем сядет солнце, я поведаю тебе тайны, что ты так желала узнать. Ведь я тоже когда-то была девочкой и, как и ты, познала такие великие печали, что нет слов, чтобы их описать.

– Баба…

Искра шикнула на нее. Взгляд старухи застыл на хлебной миске. Она долго не сводила с нее глаз.

– Это место страшило твоего отца, – сказала она Миранде. – Он слишком многого здесь не мог понять. Духа в стенах. Демона в тенях. Того, чем нельзя напитать тело. Того, что нельзя наживить на крючок. Того, что лежит за пределами земли, которую он знал.

Снаружи солнце затянулось облаком. В лачуге потемнело.

– Та песня, что пела девочка… – продолжила Искра. – Я часто пела такие, когда была молода. Пела за деньги на похоронах. Это было до того, как я приехала сюда. Было далеко отсюда. И в милях, и в годах.

Она налила себе третий стакан, закупорила бутылку и сделала глоток. Какое сдержанное питье, подумала Миранда. Оно только сейчас начинало действовать. Теперь приходили и слова.

– Мой отец, как и твой, не доверял колдовству. Но в отличие от лодочника, был жестоким и вероломным. Он умер в зиму моего десятого года. Его гроб мы привезли к церкви на телеге. Помню, как промерзла тогда земля, нам пришлось ломать ее кирками. Мы с матерью смотрели, как мужчины из нашего городка опускают его в землю. В тот день я не пела по Юрию Крупину.

Искра плюнула на пол.

Миранда вздрогнула от звука этого имени – резкого, неумолимого.

– В ту ночь мы с матерью сидели за столом. Дома было холодно. Когда мы разговаривали, я видела ее дыхание. До сих пор четко помню ее слова. Она сказала: «Восемь месяцев назад я положила руки на живот твоего отца, пока он спал, и прошептала: “До несущего смерть, что обитает в каждом из нас, я, Анна Крупина, беру этого человека себе на спину и восхожу на Великое Древо, дабы встать на порог, где брошу его кости к корням его вечного дома, где вьется белый змей, где роятся белые пчелы, где вечно живет болезнь. Пусть этот человек умрет. Такова моя воля”». Потом она взмахнула руками, Мышка, и я этого никогда не забуду.

Искра широко развела руки и положила ладони на стол. Будто в этом простом безмолвном движении заключалась людская смерть.

Она отняла руки от стола, и они зашуршали у нее на коленях. Из складок ее передника появилась табакерка в форме гробика, и она сунула себе за губу щепотку табака.