Дочь лодочника

Они ели быстро, и Миранда чувствовала действие мороженого, сглаживая жесткие, рваные края, которые оставили в ее горле когти банника целую жизнь назад. Она ела, пока у нее не заболела голова. Потом закрыла глаза и надавила пальцем на переносицу, а когда открыла снова, то увидела, что Эйвери тоже сидит, обхватив голову руками, и ваниль капает с ложки ему на запястье. Они встретились глазами и рассмеялись, и так и сидели, смеясь, мороженое стекало по подбородкам. Во лбу было больно от холода, зато они до сих пор оставались живы.

Потом Миранда встала, подошла к раковине и бросила туда ложку. Вытерла лицо тряпкой.

– К этому времени я должен был уже уехать, – сообщил Эйвери и воткнул ложку в мороженое. – Не нужно было мне оставаться. Ради жены, ради дочки.

– Ты мог уплыть на лодке Хирама, – заметила Миранда. Затем прислонилась к прилавку, прижав к телу платок.

– Не знаю, почему не уплыл, – сказал Эйвери.

Миранда уставилась на него.

– Но сейчас мне нужно идти.

– Я могу тебя отвезти, – сказала она. – Дай только рубашку надену.

Она вышла из кухни в спальню и бросила платок с изодранной рубашкой на кровать. Выдвинула ящик комода, достала выцветшую серую футболку, натянула ее, ослабив давление на рану в боку. Под тканью выпячивались прокладки. Она увидела свое отражение в зеркале комода: щеки поцарапанные, горло в синяках, глаза запавшие.

Когда она вернулась на кухню, Эйвери, обхватив голову руками, клевал носом за столом. Она вынула его ложку из коробки – было нелепо, неуместно и обыденно мыть за собой посуду, после того как стреляла в людей, прыгала с моста, истекала кровью и как ее зашивали, – и бросила в раковину. Подумала о детях, которых оставила в лесу, и почувствовала острый укол вины. Посмотрела в окно, вдаль за низины, туда, где верхушки деревьев серебрились в утреннем тумане.

«Нужно их найти. Потом держаться подальше, пока Риддл и Коттон не получат в ответ по заслугам, и тогда все закончится».

Тогда-то она и заметила тяжелый серый столб дыма, поднимающийся выше деревьев на юге.

Вспомнила сон мальчика.

Все в огне.

И мгновенно поняла, что ошиблась.

Это был не ее огонь.

Эйвери поднял голову, когда услышал, как ложка падает в металлическую раковину.

Она устремилась мимо него в коридор, подняла с пола «Бэр» Хирама с единственной стрелой, что валялась рядом. Ее тело, онемевшее, изможденное, кричало: «Нет, хватит», но она, игнорируя его, выбежала на крыльцо, спустилась по лестнице на плавучий причал, где бросила оружие в плоскодонку, на которой когда-то уплыла в низины с ведьмой, младенцем и лодочником. На металле засохла кровь оленихи, которую она привезла вечером в воскресенье. Эйвери вышел к перилам заднего крыльца и звал ее, но она его словно не замечала. Подергала за шнур стартера, пока «Эвинруд» не завелся, и уехала на полном газу к излучине вниз по течению, к узкому входу в Искрино байу, в другой мир – ее мир, который сейчас горел.

V. Откровения

Природа дружбы

Риддл сидел на капоте «Плимута» и курил «Мальборо», Роберт Алвин – за рулем, запрокинув голову и распахнув рот достаточно широко, чтобы просунуть в него кулак. Горячий летний ветер рыскал по ровной пашне, простиравшейся за пустой парковкой, где когда-то находилось кафе на остановке для грузовиков; теперь же изодранный навес, предлагающий «СОЛСБЕРИЙСКИЙ СТЕЙК» и «СУП», был покрыт плесенью, а окна – заколочены фанерой. С юго-запада надвигались тяжелые серые тучи. Далеко за бобовыми полями рой газующих машин жужжал на какой-то грязной трассе, будто пчелиный улей. В «Плимуте» было тепло и темно, и Роберт Алвин захрапел.

Риддл пересек парковку, пиная крошащийся асфальт. Наклонился, чтобы сорвать странный одуванчик и посмотреть, как разлетаются его семена. Ветер тянул дым и стряхивал пепел с его сигареты, хлестал галстуком по плечу. Глаз Риддла слезился за серебристым стеклом зеркальных очков. В глубине шеи словно завращался бур, скручивая нервы, дергая за них, как за ниточки марионетки.

Он невольно подумал о Миранде Крабтри. О том, как она прижималась спиной к стене магазина, взмокшая от пота и крови, как недовольно ежится. Он надавил пальцами на лоб – режущая часть бура уже поднялась туда. Теперь сучка была мертва, а карлик висел поперек рамы какого-нибудь здоровенного мотоцикла. И скоро появится мистер Костяное Лицо на своем грохочущем звере и сообщит констеблю, что дело сделано. В багажник «Плимута» загрузят мешки денег – плату за Джона Эйвери, – а острозубый достанет сумку и вручит Чарли Риддлу, будто приз. Внутри будет серо-зеленый человеческий глаз. «Миранда, – думал Риддл, – у нее всегда были глаза матери». Но это был не конец, нет, потому что в Воскресном доме еще ждала баба Эйвери – черная, стройная и нахальная. Ох как она загорюет, когда узнает, что ее муженька продали в рабство. «Точно как твоих предков», – возможно, скажет ей Риддл, а потом рассмеется и ткнет сигаретой ей в ухо, а потом Роберт Алвин будет держать ее за руки, чтобы она могла смотреть, как он размозжит мозги ее ребенку рукоятью своего «Скофилда».