Но была в моей жизни одна слабость. Девочка с изумрудными глазами. Нежная. Теплая. Сладкая. Готовая ради меня на все. Даже на плаху. Глупая! Нет, идиотка! И никак иначе! Если ты сама не можешь уйти, я помогу тебе сделать это. И да, тебе будет больно. Я сделаю все для того, чтобы вывернуть твою душу наизнанку, разбить твое сердце и превратить его в лохмотья. Только так ты сможешь забыть меня. Потому что будешь ненавидеть до конца своих дней.
— Юля, попросите, пожалуйста, Дениса зайти ко мне, — обратился я к медсестре, что делала утренний укол.
— Хорошо, Игорь Владимирович, — кивнула она.
— Доброе утро, Игорь Владимирович, — поздоровался охранник. — Вы что-то хотели?
— Да, у меня для тебя распоряжение, Денис.
— Слушаю, Игорь Владимирович.
— Не пускать ко мне Маргариту Воронцову. Ни при каких условиях!
На его лице отразилось недоумение.
— Хорошо, Игорь Владимирович. Запрет на посещения распространяется только на нее?
— Да. Только на нее.
— Что-то еще?
— Нет. Пока это все.
Денис кивнул и оставил меня одного. Я начинал ненавидеть эту тишину и пустоту. Хорошо, что это длилось недолго. Скоро я услышал ее голос. Сердце споткнулось и сжалось. Нет, никакой жалости! Никаких чувств! Никаких эмоций! Моя девочка должна стать свободной и найти свое счастье. Если для этого мне придется убить часть себя, что ж, я был готов.
Я лежал, смотрел в потолок и слушал ее возмущенный голос за дверью. Он разливался обжигающим ядом по моим венам. Пришлось стиснуть зубы и приказать себе не слышать.
— Игорь Владимирович, доброе утро, — Скворцов прикрыл дверь, отрезая меня от Риты.
— Доброе, — ответил жестче, чем хотел.
— Маргарита Максимовна чем-то попала в немилость?
— Да, — бросил я, не глядя на него. — Слишком навязчива. Ей стоит остудить пыл.
Я сам себя ненавидел за то, что говорил.
— Она там рвет и мечет. Не знаю, выдержит ли Денис эту оборону.
— Это его работа. Не выдержит, значит, будет уволен, — резко ответил я. — Что у тебя?
— Я пришел с не очень приятной новостью, Игорь Владимирович.
Я перевел на него взгляд, ожидая продолжения.
— Ну, говори!
— Таянов сегодня повесился в камере.
— Что? Каким образом? — если бы я мог, то обязательно вскочил бы сейчас на ноги.
— Проводится расследование. Пока непонятно.
— Он сам?
— Похоже на то.
— Зачем он это сделал?
— Полагаю, он понимал, что срок ему грозил немаленький. Шантаж — это не хищение провода. Здесь все серьезнее. А после выхода из тюрьмы его не ждало ничего хорошего. И я… не стал говорить об этом Маргарите Максимовне.
— Хорошо, — кивок вышел мелким. Знакомое имя шевельнулось внутри острым осколком. Интересно, сколько это будет продолжаться? Неделю? Месяц? Год? — Андрей.
— Да, Игорь Владимирович?
— Я хочу, чтобы ты в понедельник привез ко мне Оксану и Лерникова. Давай часам к десяти. Пусть он подготовит отчет о том, как сейчас идут дела в компании. Особенно, как исполняется контракт с немцами, — я поморщился от боли, прострелившей спину. Помолчал, пережидая приступ. — И позвони Аронову. Мне нужна его консультация.
— Хорошо, все сделаю, Игорь Владимирович.
— И еще.
— Да?
— Смени все машины, на которых я езжу.
Скворцов замешкался.
— На какие?
— Я собираюсь отказаться от внедорожников. В моем положении… невозможно ими пользоваться. Слишком высоко.
— Но со временем Вы же встанете на ноги? — осторожно спросил он.
— Это маловероятно, — признаться в этом оказалось гораздо легче, чем я думал. Скворцов молчал. — Поэтому седан той же модели вполне подойдет.
— Хорошо. А цвет? Черный?
— Да.
— Хорошо. Я займусь этим вопросом сегодня же. Внедорожники продать?
— Да.
— Еще будут распоряжения?
— Мне нужен телефон.
— Сегодня же он у Вас будет.
— Хорошо, — я заставил себя расслабиться. Боль никак не отступала. — Ты можешь идти.
Хлопнула дверь. Я снова остался один. Пора к этому привыкать. Теперь так будет всегда.
День тянулся долго. Иногда приходили медсестры, чтобы сделать укол, перевязку или принести поднос с едой. Она оставалась нетронутой. Я не мог заставить себя есть. Хотя понимал, что это только усугубит мое положение.
— Она все еще там? — спросил я Юлю. Она пришла после обеда поставить капельницу.
— Да. И уходить не собирается, — взгляд медсестры осуждал меня. — За что Вы так с ней, Игорь Владимирович? Она Вас чем-то обидела?
Я промолчал. Не хочу никому ничего объяснять.
— Вы снова ничего не съели. Так не пойдет. Вам нужны силы, чтобы поправиться.
— Я не голоден.
— Может, Вас не устраивает больничная еда?
— Я просто не хочу есть. Вы закончили с капельницей?
— Да.
— Тогда оставьте меня. Поднос с едой можете забрать.
Она передернула плечами и ушла. Похоже, люди начинали считать, что я тронулся умом. Плевать! В моем положение — это самое то.