– По каналу «Нетфликс» показывают мультфильмы, – поясняет Эми, нажимая на кнопки, пока экран не заполняет красная надпись. Затем выбирает историю про разлученных отца и сына – рыбок-клоунов, которую я никогда не видела. Дома мы смотрели только «101 далматинец» и «Спящую красавицу». Персонажи же этого мультфильма выглядят почти как настоящие.
Под конец истории Эми замечает, как я вытираю слезы, и хмурится.
– Что-то в глаз попало, – оправдываюсь я.
Глава двадцать седьмая
После
На следующий день я отправляюсь на внеочередную встречу с доктором Люндхагеном. Он с улыбкой наблюдает, как я снимаю джинсовую куртку и укладываю ее на колени.
– Как ты себя сегодня чувствуешь?
– Как обычно.
– А что значит для тебя слово «обычно»? Как ты себя обычно чувствуешь?
– Нормально, – недовольно бросаю я.
Собеседник записывает что-то в блокноте.
– Джинни сообщила, что вчера с тобой произошел несчастный случай и она нашла тебя лежащей без сознания в погребе. Так и было?
– Я просто заблудилась. И испугалась темноты. Ничего особенного.
– А еще она сказала, что ты перепутала ее с Анжелой.
– Вы же слышали: там было темно. А я очень устала.
– Ты часто путаешь Джинни и Анжелу?
– Я скучаю по маме, – отвечаю я. – Что в этом плохого?
– Посещали ли тебя другие тревожные мысли? Например, желание навредить себе?
– Навредить себе? – этот вопрос заставляет меня недоверчиво откинуться на спинку кресла.
– В твоей ситуации эти чувства были бы вполне естественными, и тут нечего стыдиться.
– Ни о чем таком я не думала, – после глубокого вдоха заявляю я. И это правда.
– Хорошо, отлично, – кивает доктор. – Хотя мне кажется, на данном этапе будет уместно начать принимать лекарства.
– Лекарства?
Джинни уже пыталась пичкать меня таблетками от головной боли и от бессонницы, но я их не пила. Не желала притуплять эмоции и заглушать сознание.
– Антидепрессанты, – поясняет Люндхаген. – Я бы рекомендовал начать с минимальной дозировки, а затем скорректировать ее, если потребуется.
– Я не хочу принимать никакие препараты.
– Пайпер, меня беспокоит твое психическое состояние. Тебе пришлось многое пережить – даже слишком многое. Однако улучшение идет намного медленнее, чем я надеялся.
Улучшение, так он это называет?
– Вы стремитесь превратить меня в зомби, который беспрекословно проглотит любую Их ложь. Поэтому я не собираюсь принимать никакие таблетки. Если бы меня не
– Я понимаю, – спокойно произносит доктор. – Начинать лечение всегда страшно. – Он складывает ладони домиком и задумчиво касается указательными пальцами губ. – Однако лекарства очень часто помогают. Например, если бы у тебя обнаружился диабет, ты бы принимала инсулин, так?
– Нет, – ворчу я. – Западная медицина – сплошная отрава.
– По словам Кертиса Блэквелла?
– Да.
– И все же он ошибается. Инсулин ежегодно спасает миллионы жизней. А антидепрессанты могут стать спасением для людей с тревожным поведением. Я хочу назначить тебе препарат, который отвечает за избирательную блокировку обратного захвата серотонина – химического вещества в мозге, помогающего передавать сигналы между нервными клетками. Иногда этого вещества поглощается слишком много, поэтому обработка сигналов ухудшается. Лекарства же помогают увеличить доступное количество серотонина. И думать становится легче. Я понятно объясняю?
– Это похоже на пропаганду фармацевтических компаний, чтобы продать больше таблеток людям, которые в них не нуждаются.
– Как насчет такого плана: начнешь принимать по десять миллиграмм в день. Это совсем мизерная доза. И вскоре мысли прояснятся, а самочувствие улучшится. В комбинации с нашими сеансами тебе это принесет огромную пользу.
Послушная девочка согласилась бы. Проглотила бы таблетку вместе с ложью.
– А еще хочу заверить тебя, – продолжает тем временем доктор, – что нет ничего постыдного в том, чтобы прибегнуть к помощи антидепрессантов или любых других лекарств. Подобно случаю с инсулином или антибиотиками при сильной инфекции. И этот совет исходит из моих уст, уст профессионала, Пайпер. Я получил медицинское образование. У Кертиса же его нет.
С этими словами мужчина вынимает из ящика стола блокнот и что-то царапает в нем. Очевидно, я не имею права на мнение, что именно попадет в мое собственное тело.
Глупо ждать, что Они когда-либо предоставят мне выбор.
Пока Люндхаген пишет, я замечаю, что растение в горшке куда-то пропало, и на секунду затаиваю дыхание.
– А куда делся цветок?
– Пришлось выбросить. Не слишком-то я хороший садовод, боюсь, – отвечает доктор.
– Но он был здесь, так?
– Да, стоял в кабинете почти два года. Я купил его сразу после смерти матери. А что?
Я на мгновение задумываюсь, стоит ли говорить правду, но в итоге сдаюсь: