Дочь огня

— Да я всегда рад стараться! — проговорил миршаб, а про себя подумал: Сам кушбеги к русским тянется, с российским политическим агентом заодно, к чему же говорить все это? Может, хочет таким образом замазать свои заигрывания с русским? Хорошие ли русские, плохие ли — какое ему до этого дело! Какие есть — пусть такие и будут!

Миршабу хотелось поскорее узнать, зачем вызвал его кушбеги, и получить разрешение уйти.

Ведь его ждет еще казикалон. Но по виду Остонакула нельзя было надеяться, что его скоро отпустят, разговор обещал быть продолжительным.

Кушбеги взял со стола папку и начал рыться в ней, ища какую-то бумагу. Наконец, видимо не найдя того, что искал, он отложил папку и пристально посмотрел на миршаба.

— Насколько мне известно, до сих пор не найден разбойник, пырнувший ножом Гани-джан-бая. Почему? Вчера я получил от бая жалобу. К тому же исчезла и одна из его рабынь. Что же получается, мне, что ли, вместо вас расследовать эти дела?! Бухара поручена вам! Мы не допытываемся, каковы ваши доходы, откуда они, сколько людей у вас и что за люди… Поступающие на вас жалобы мы даже не читаем. Чего же вы еще хотите?

— Ваше превосходительство…

— Так нельзя работать на государственной службе. До меня дошли слухи, что вы якшаетесь с вашими подчиненными, играете в азартные игры, развлекаетесь с безбородыми юнцами и бог его знает какими еще занимаетесь недостойными делами…

— Клевета, ваша милость, клевета!

— Вы уже не в том возрасте, — мягче заговорил кушбеги, — любимый сын ваш Замонбек уже созрел для женитьбы, у старшей дочери дети, следовательно, ваши внуки… Пора вам заняться политикой. Возьмите пример с меня. Чего я только не вытворял в молодости! А потом прочел прощальную молитву, сказал аминь и вот достиг поста кушбеги. Мои мысли целиком посвящены государственным делам, политике.

— Ваша милость…

— Наша задача — не раздражать его высочество. Мы должны ублаготворять нашу знать, духовенство, ограждать цветы страны — богатых купцов, баев — от происков разбойников и голытьбы. Тем самым мы упрочим свое положение, наш пост будет незыблем.

— Ваша милость…

— Ну, кажется, все, можете идти. Не забывайте лишь о том, что я говорил. И имейте в виду: к началу месяца нужно поднести его высочеству подарки, в том числе красивую девушку, а еще лучше красавчика юношу…

— Слушаюсь, ваше превосходительство!

— А что до дела Гани-джан-бая, то не складывайте оружия! Не может быть, чтобы ваши люди в конце концов не нашли того негодяя!..

— Нашли, нашли! — воскликнул миршаб и рассказал, что следы привели следопытов к хаузу Арбоб.

— Ну, а дальше что было? — нетерпеливо спросил кушбеги. Миршаб растерялся:

— Вот то-то и оно… Неизвестно, то ли проклятый Хайдаркул сам поскользнулся и упал в хауз, то ли его кто-то стукнул и сбросил туда. В том месте, где река выходит из-под земли, обнаружились его следы, но они переплелись со многими другими следами и потерялись. Мы спустили ныряльщиков, но они вернулись ни с чем.

Миршаб задыхался от жары и волнения.

— Все кругом обыскали, и мечеть, и медресе, но след пропал. Учащиеся и служки из мечети сказали, что слышали со стороны водоема крики среди ночи, но боялись выйти…

— И вы им поверили?

— Я бы не поверил, но…

— Забудьте о своих но и действуйте, — резко прервал кушбеги. — Господь бог вас умом не обидел, одарил богатством, дал в руки власть, чего же еще вам надо?

— Ваша милость…

— Ну, так знайте, если через неделю дело Гани-джан-бая не будет благополучно завершено, нам с вами не поздоровится.

Кушбеги жестом дал понять, что миршаб может идти. Это не сулило ничего хорошего, миршаб почувствовал, что над ним сгустились грозовые тучи.

К казикалону миршаб явился запыхавшись, когда тот уже успел прочитать вечернюю молитву и собирался приступить к трапезе в обществе своих друзей и родственников.

— Поспел, вот хорошо! Как говорится в таких случаях: значит, теща меня любит, — пошутил миршаб. — Подумать только, что я мог лишиться такого плова с курицей!

— Дело не в любви, а в том, что вам вообще везет, — подхватил шутку верховный судья, — еда сама в рот лезет, вот потому и поспели. Ну, присаживайтесь.

После плова ели дыню, затем казикалон долго молился и наконец произнес аминь. Это означало, что он отпускает гостей. Один за другим они поднялись с места и попросили разрешения уйти. А казикалон, пригласив своего сына-раиса и миршаба, уединился с ними в другой комнате.

— Ну, — сказал он, — что у вас нового?

— По милости его высочества и вашими заботами, — подобострастно начал миршаб, — всюду царят мир и тишина.

— Это нам известно, — проворчал казикалон, — дайте что-нибудь посвежее!

— Вы, кажется, были у этого мудреца-шиита, — вступил в разговор раис. — Что же он изрекает?

— Говорит, есть жалобы на нас…

— Вы поосторожней с этим иранцем, — прервал раис. — Нетрудное дело самому сочинить жалобы или попросить кого-нибудь написать… Ваш иранец — мастер на такие дела.

— Да, да, — воскликнул казикалон, — наш кушбеги-иранец очень хитрый! Слова не скажет понапрасну, без задней мысли. Вы поэтому изложите нам все, что он говорил.