Дочь палача

Куизль этим утром тоже не мог сосредоточиться на работе. Пока Симон пил разбавленное пиво и смотрел в окно, палач смешивал в кашицу сухие травы с гусиным жиром. Время от времени он откладывал все в сторону и принимался заново набивать трубку. Жена Анна Мария копалась на грядках, близнецы шныряли под столом, и при этом несколько раз чуть не опрокинули ступку. Якоб с руганью и проклятиями отправил их в сад. Георг и Барбара вышли, улыбаясь. Они хорошо знали, что отец не мог долго на них сердиться.

От скуки Симон листал потрепанный фолиант, который палач раскрыл на столе. Лекарь вернул ему две книги, и теперь жаждал новых знаний. Лежавший перед ним пухлый том не мог дать таковых. «Materia medica» Диаскорида до сих пор считалась основной для медицинской науки, хотя ее автор, греческий врач, жил еще до пришествия Христа. По ней учили и в университете в Ингольштадте. Симон вздохнул. У него было чувство, что люди топчутся на месте и ничему не научились за столько веков.

И все же его удивляло, что у палача имелась подобная книга. В сундуке и шкафу у Куизля хранилось с дюжину фолиантов и бесчисленное множество пергаментов, среди которых имелись как записи бенедиктинской монахини Хильдегард из Бингена, так и новые работы о движении крови или расположении органов в теле. Среди них был даже новый экземпляр «Заметок по анатомии и хирургии» Амброзия Парэ в немецком переводе. Симону с трудом верилось, чтобы у кого-нибудь в Шонгау имелось больше книг, чем у палача. Даже у судебного секретаря, которого считали самым просвещенным в городе.

Пока Симон листал работу греческого автора, он все раздумывал, почему они с палачом не могли просто взять и пустить дело знахарки на самотек. Быть может, именно нежелание принимать все как данность, эта жажда докопаться до истины и связывала их. И известная доля упрямства, подумал Симон, усмехнувшись.

Внезапно палец его замер над страницей. Рядом с рисунком человеческого тела стояло несколько алхимических символов. Один из них изображал треугольник с завитком снизу.

В книге говорилось, что это знак серы.

Симон знал его еще со студенческой скамьи, но только сейчас вспомнил, где видел его в последний раз. Это был символ, который ему показал Андреас Данглер, тот самый, который его приемная дочь София рисовала в грязи на заднем дворе.

Симон пододвинул книгу Куизлю, который все еще размельчал травы.

— Вот знак, про который я вам говорил! Который рисовала София, теперь я вспомнил его! — воскликнул он.

Палач покосился на рисунок и кивнул:

— Сера… ею воняет дьявол и его подруги.

— И что, если она в самом деле?.. — спросил Симон.

Куизль пожевал трубку.

— Сначала символ Венеры, теперь знак серы… Странно все это.

— Откуда этот знак известен Софии? — не унимался Симон. — Только от знахарки. Должно быть, она рассказывала о нем ей и остальным детям. Может, она и в самом деле обучала их колдовству… — Он вздохнул. — Жаль, нельзя ее расспросить об этом, по крайней мере, не сейчас.

— Вздор, — проворчал палач. — Из Штехлин ведьма, как из меня колдун. Дети могли увидеть знак у нее дома, в книге, на горшочке, на флаконе… где там еще, я не знаю.

Симон покачал головой.

— Сера еще может быть, — сказал он. — Но вот знак Венеры, символ ведьм? Вы сами говорили, что не видели у нее таких знаков. А если бы увидели, сочли бы ее ведьмой, или как?

Палач продолжал месить травы в ступке, хотя они давно уже превратились в зеленую кашу.

— Штехлин не ведьма, и все на этом, — прорычал он. — Лучше подумать, как найти дьявола, который разгуливает по городу и похищает детей. София, Клара, Йоханнес — все пропали. Где вот их искать? Я уверен, если мы отыщем их, то найдем и ключ ко всей этой загадке.

— Если они еще живы, — пробормотал Симон.

Потом юноша опять задумался.

— София видела дьявола у реки, когда он расспрашивал про маленького Кратца, — сказал он наконец. — Потом мальчика нашли мертвым. Человек был высок, в плаще и шляпе с пером, а поперек лица шрам. Кроме того, у него, судя по всему, была костяная рука — и это тоже видела девочка…

Куизль перебил его:

— Служанка в трактире Земера тоже видела в зале человека с костяной рукой.

— Верно, — сказал Симон. — Несколько дней назад, с ним было еще несколько человек. Служанка говорит, что они выглядели как солдаты. Потом они поднялись наверх и с кем-то встретились. С кем?

Палач выскреб из ступки пасту и наложил ее в горшочек, который завязал куском кожи.

— Терпеть не могу, когда в городе солдаты, — проворчал он. — От них одни неприятности. Пьют, грабят, разрушают…

— Кстати, о разрушениях, — вспомнил Симон. — Шреефогль рассказал мне позапрошлой ночью, что разрушен не только склад. Кто-то побывал и на стройке приюта в тот же вечер, там камня на камне не осталось. Это что, тоже аугсбургцы?

Куизль небрежно махнул рукой:

— Едва ли. Им этот приют только на руку. Они все-таки надеются, что к нам тогда никто и заезжать не станет.

— Ну, тогда, может, это несколько извозчиков, которые боятся подхватить заразу, когда будут проезжать мимо, — возразил Симон. — Торговый маршрут все-таки недалеко от дороги на Хоэнфурх проходит.