Дочь палача

— Но ты ведь только сейчас сам сказал, что есть ведьмы и мазь, чтобы летать! — Она пнула поваленный ствол березы. — Так во что мне верить?

— Я сказал, люди говорят что-то такое — есть разница, — сказал Куизль. Он вздохнул и серьезно посмотрел на дочь. — Я только верю, что существуют плохие люди. Ведьма это или священник, мне все одно. Да, согласен, есть эликсиры и мази, которые позволяют считать себя ведьмой. Которые пробуждают похоть и заставляют течь, словно кошки. Одно из моих зелий тоже дает чувство полета.

Магдалена кивнула:

— Даубенбергер знает, из чего делают такое зелье, — она принялась перечислять шепотом. — Морозник, альраун, дурман, белена, болиголов, красавка… Старуха мне здесь много трав показывала. Однажды мы даже воронец нашли.

Куизль глянул на нее недоверчиво.

— Воронец? Ты уверена? Я за всю жизнь ни одного не видел.

— Во имя Девы Марии, это правда! Отец, поверь, я знаю каждый листочек в округе. Ты меня многому научил, а чему не учил, показала Даубенбергер!

Якоб с сомнением оглядел ее. Потом расспросил о тех или иных травах. Магдалена рассказала про все. Когда ее ответы его удовлетворили, он назвал ей несколько растений и спросил, знает ли она, где их искать. Дочь ненадолго задумалась и затем кивнула.

— Веди туда, — сказал он. — Если это окажется правдой, тогда я расскажу, что намереваюсь делать.

Примерно через полчаса они добрались до нужного места — тенистой поляны посреди леса, заросшей камышом. Перед ними оказался пересохший пруд, из него выступали травянистые островки. Позади него расположился влажный луг, и там местами проглядывало что-то фиолетовое. Пахло трясиной и торфом. Якоб закрыл глаза и принюхался к запахам леса. Среди смолистой хвои и сырого мха ясно угадывался еще один аромат.

Дочь была права.

Симон понемногу успокаивался. Покрасневший от гнева, после ссоры с отцом он первым делом поспешил к рыночной площади. Там у одного из многочисленных лотков юноша быстро съел на завтрак кусок хлеба с несколькими колечками сушеных яблок. Пока он жевал жесткие сладкие яблоки, гнев его постепенно угасал. Не имело никакого смысла нервничать из-за отца. Они просто были разными. Гораздо важнее сейчас спокойно подумать. Симон наморщил лоб.

Якоб Шреефогль рассказал, что через несколько дней в Шонгау приедет княжеский управляющий, чтобы огласить приговор. До этого времени следовало найти виновного, так как у советников не было ни желания, ни денег, чтобы кормить управляющего и всю его свиту дольше, чем это потребуется. Кроме того, секретарь Лехнер всеми правдами стремился успокоить город. Если к приезду Его сиятельства Вольфа Дитриха фон Зандицелля не воцарится мир, это существенно подорвет авторитет Лехнера в Шонгау. Значит, в их распоряжении было три, самое большее четыре дня. Столько требовалось солдатам и прислуге, чтобы добраться из далекого имения в Тиргауптене до города. Стоило управляющему только появиться здесь, и тогда ни он, ни палач, ни сам господь не в силах будут спасти Марту Штехлин.

Симон съел последнее яблоко и пошел через оживленную площадь. Ему то и дело приходилось обходить служанок и крестьянок, толкавшихся у лотков с мясом, яйцами и морковью. Некоторые тоскливо глядели ему вслед. Не обращая на них внимания, Симон свернул в Куриный переулок, где жили приемные родители Софии.

Рыжая девочка больше ему не попадалась. Он был уверен, что она знала больше, чем говорила. Она каким-то образом являлась ключом к тайне, хотя он пока не выяснил точно, что за роль она во всем этом играла.

Симон добрался до маленького домика, втиснутого между двух здоровенных мастерских. Но там его ждало разочарование. София не появлялась здесь уже два дня. Приемные родители понятия не имели, куда она подевалась.

— Дрянная девка, творит что пожелает, — проворчал ткач Андреас Данглер, которому девочку отдали на попечение после смерти родителей. — Когда она здесь, то проходу нам не дает, а как работать нужно, так шатается где-то в городе. Я уже жалею, что подписался на это дело.

Симон с удовольствием напомнил бы, что Данглер получает за Софию неплохое жалованье от города. Но он только кивнул.

Андреас продолжал жаловаться:

— Я не удивлюсь, если окажется, что она с ведьмой заодно, — он сплюнул. — Мать ее такая же была, жена кожевника Ганса Хермана. Сначала мужа в могилу свела своим колдовством, потом сама померла от чахотки. Девка вечно упрямится, во всем хочет быть лучше всех и не желает с нами, ткачами, за один стол садиться. Теперь получила по заслугам!

Он прислонился к дверному косяку и пожевывал щепку.

— Будь моя воля, я бы ее сюда и не пустил больше. Может, она и убралась подальше, пока ее к Штехлин не подсадили.

Пока ткач сетовал не переставая, Симон уселся на тачку с навозом возле дома и глубоко вздохнул. Он понимал, что топчется на одном месте. Больше всего ему сейчас хотелось хорошенько врезать Данглеру, но вместо этого он перебил его ругань:

— Ты ничего в последнее время не замечал за Софией? Чего-нибудь необычного?