Дочь палача

— Мы пока не знаем. Сторож и Георг Ригг сообщили, что огонь распространился очень быстро. Склад не просто так подпалили. Но никого из аугсбургцев не было видно. Они пришли только потом, чтобы вынести товары.

— Слишком уж быстро они пришли, — подал голос Маттиас Хольцхофер, третий бургомистр, тучный лысый мужчина, который сделал себе состояние на продаже пряников и сладостей. — Вынесли все свои мешки и почти не понесли убытка. Ловко сработали.

Бургомистр Земер провел рукой по редеющим волосам.

— И все-таки, возможно ли, что это аугсбургцы устроили пожар и быстро вынесли свои товары в безопасное место? — спросил он. — Если они и в самом деле хотят проложить новую дорогу, то им следует позаботиться, чтобы люди не желали больше хранить у нас товары. И им это удалось.

Второй бургомистр покачал головой.

— Не верится, — сказал он. — Неудачный ветер, горящая балка, и они потеряли бы весь товар, так же, как и мы свой.

— Пусть так, — рассудил Карл Земер. — Что такое для аугсбургцев несколько бочек и мешков? Если они наладят этот свой маршрут, ты ни гроша не сможешь себе возместить. Сначала богадельня для прокаженных прямо перед городом, теперь пожар на складе. Они нас просто затопчут!

— Кстати, о богадельне… — взял слово Лехнер. — Вчера вечером не только склад разрушили, кто-то побушевал и на строительной площадке. Священник сообщил мне, что там опрокинули подмостки. Кто-то частично порушил несущие стены, раствор исчез, доски разломаны… Недельный труд псу под хвост.

Бургомистр Земер задумчиво кивнул.

— Я всегда говорил, что все против строительства этого рассадника проказы. Люди просто боятся, что торговцы престанут к нам заезжать, если прямо перед воротами будет этот приют. А кроме того, кто даст гарантию, что болезнь не попадет в город? Эпидемия разрастается…

Седой Вильгельм Харденберг согласился:

— Конечно, нельзя одобрить это разрушение, но с другой стороны… Людей можно понять, они защищаются. Никто не хочет этого приюта, но его все равно строят. Из ложного понимания о милосердии!

Бургомистр Земер сделал большой глоток из хрустального бокала, прежде чем заговорить:

— О милосердии следует забывать там, где начинаются интересы города. Вот мое мнение!

Полуслепой Августин грохнул тростью по столу, так что опасно заплескался дорогой портвейн в графинах.

— Что за дрянь! Кому сейчас есть дело до приюта! У нас заботы поважнее. Когда до Аугсбурга долетит весть, что мы заперли их человека, и не какого-нибудь, а нанятого Фуггерами… Я вам говорю, отпустите извозчиков и сожгите ведьму. Тогда в Шонгау вернется спокойствие!

Второй бургомистр Пюхнер покачал головой:

— Не сходится все это, — сказал он. — Убийства, пожар, похищение, разрушенный приют… Штехлин давно за решеткой, а это все равно не прекращается!

Остальные принялись яростно перебивать друг друга.

Секретарь Лехнер молча слушал споры и время от времени что-то записывал. Но вот он кашлянул. Все советники сразу повернулись к нему в ожидании. Лехнер помедлил с ответом.

— Я пока не убедился окончательно в невиновности аугсбургцев, — сказал он наконец. — Вот что я предлагаю: сегодня мы допросим Штехлин. Если она наряду с убийством детей признается и в поджоге, то мы так и так сможем отпустить бригадира из Аугсбурга. Если же нет, то я и его не побоюсь допросить.

— А как же Фуггеры? — спросил Земер.

Лехнер улыбнулся:

— Фуггеры были могущественны до войны. Теперь до них никому дела нет. И еще: если этот возчик и в самом деле под пыткой сознается в поджоге, тогда и Фуггерам станет не до смеха. — Он встал и свернул исписанные пергаменты. — И тогда у нас на руках будет хороший козырь против Аугсбурга, так?

Советники закивали. Хорошо, когда есть судебный секретарь. Такой, как Лехнер. Он всегда может убедить всех в том, что для любой проблемы найдется решение.

Белая костлявая рука схватила девочку и начала медленно сжимать. Клара почувствовала, как она выдавливает из нее воздух; язык разбух в один мясистый комок, глаза вышли из орбит и уставились на лицо, которое расплывалось перед ней, словно в тумане. Дьявол был обросшим, как козел, изо лба росли два загнутых рога, и глаза сверкали раскаленными угольками. Но вот лицо изменилось, и перед ней кривилась в гримасе знахарка, взглядом просила прощения, а руками вцепились в горло. Она что-то шептала, но смысла слов Клара понять не могла.

Белый, словно снег, алый, будто кровь…

Лицо опять стало другим. Над ней склонился приемный отец Якоб Шреефогль; он все сильнее и сильнее стискивал ей горло, рот его скривился в ухмылке. Клара чувствовала, как из нее выходит жизнь. Издалека до нее донеслись детские голоса. Голоса мальчиков. Она с ужасом поняла, что это были ее друзья Петер и Антон, они звали на помощь. Лицо изменилось снова. Теперь перед ней была София. Она яростно трясла ее и что-то говорила. Вот она подняла руку и влепила Кларе звонкую пощечину.

Пощечина вернула Клару в действительность.

— Просыпайся, Клара! Проснись!