Дочь пекаря

В кухонном окошке отражалась измученная седая старуха. Элси оглянулась. Старуха тоже. Тогда Элси узнала себя, вздохнула и запустила руку в волосы. Гестапо скоро найдет его и отправит обратно. Элси представила этого тощего, несчастного ребенка в концлагере, и ее передернуло. Но если его найдут в пекарне, семья потеряет все. У нее закружилась голова, и она ухватилась за печную заслонку. Зря она впустила мальчика. Надо было захлопнуть дверь, и все дела. Она не захлопнула. Что теперь?

Элси осторожно открыла заслонку. Из черноты, как луна из-за тучи, выглянуло бледное лицо.

– Как тебя зовут? – спросила Элси.

– Тобиас, – прошептал он.

– Иди ко мне. – И она протянула руки.

Десять

Мюнхен, Германия

Альбертгассе, 12

Хрустальная ночь

9 ноября 1938 года

Лейтенант второго ранга Йозеф Хуб стоял на крыльце с молотком и пистолетом. Три товарища ждали его команды, чтобы выполнить приказ гестапо. Но двадцатитрехлетний лейтенант медлил, сомневаясь, имеет ли право колотить в эту дверь. Желтая звезда не давала подсказки. На двери висел медный молоток, на нем отпечаталась буква U из написанного на двери Juden, но стучать молотком казалось как-то неуместно.

– Может, окна разобьем? – спросил Петер Абенд, девятнадцатилетний парень, только что из гитлерюгенда. Пруд пруди таких солдат. Мальчики из провинции, только-только из кожаных шортиков вылезли. Рейху преданы безусловно. Башка набита наивными историями о воинской славе. В руках винтовка. Манят новые возможности, охота вознестись над полями и коровниками. Никто из них не учился в университете. У них на всех – одна теория, и практика на всех одна.

– Нет, – ответил Йозеф и стукнул молотком. – Откройте!

Нет ответа.

– Откройте, иначе выломаем дверь.

Тишина.

Время пришло. Ему дан четкий приказ. Он надел форму, прошел обучение, стал частью армии, маршировал на параде перед фюрером. Пора соответствовать званию – безоговорочно, невзирая на личные убеждения. «Индивид должен прийти к тому, что его личность ничего не значит в сравнении с существованием нации». Таковы слова Гитлера. Единство нации. Чистая Германия.

Йозеф неохотно свистнул, и три молодых штурмовика принялись ломать знакомую дверь. Дубовые доски треснули, рама сломалась. Внутри завизжала женщина.

– Именем Третьего рейха. Мы пришли за герром Хохшильдом, – сказал Йозеф.

Семья столпилась в темной прихожей. Фрау Хохшильд, рядом муж, четверо детей позади. Три девочки кричали «папа», а младший, четырехлетний мальчик, храбро держал отца за руку.

Герр Хохшильд выступил вперед:

– Я ни в чем не виноват.

– Ты еврей. Преступна сама твоя природа, – сказал Петер.

– Тихо, – сказал Йозеф.

Петер заткнулся, но взвел курок. Два его товарища сделали то же.

Йозеф сделал шаг, заслоняя собой пистолеты.

– Герр Хохшильд, пройдите с нами, и мы не причиним вреда вашей семье. Честное слово.

Он умел исполнять приказы без варварства. Он офицер Третьего рейха, он читал «Майн кампф». Он понимал, что слово действует лучше силы и на отдельного человека, и на толпу. Однако новоиспеченные солдаты под его началом не знали ничего, кроме стрельбы по мишеням и военных игр.

– Избавим детей, герр. Пройдемте. – Он указал на дверь.

Герр Хохшильд вышел на свет.

– Йозеф? – спросил он. – Это ты?

Йозеф наклонил голову, пряча глаза под козырьком фуражки.

– Да ты, ты. Не прикидывайся, что не узнал.

Как не узнать. Герр Хохшильд преподавал литературу. Вел курс в Мюнхенском университете, где Йозеф семестр отучился. Еще до того, как еврейских профессоров поувольняли, еще до СС.

В те годы он приходил в этот дом ужинать, и его встречала веселая фрау Хохшильд с миндалевидными глазами; всегда ношу изумруды, говорила она, это красиво, когда волосы темные. Теперь никаких изумрудов. Все еврейские драгоценности изъяты в целях финансирования Нового Порядка. Но некоторые Йозеф видел и в ушах генеральских жен.

Девочки в ту пору были еще маленькие, и за ними смотрела строгая няня-австрийка, не одобрявшая сластей. Когда Йозеф приносил буйной девчачьей орде пакетики с разноцветными мармеладными мишками, няня выхватывала их и уносила. Теперь девчонки глазели на него из прихожей, совсем исхудавшие.

Дом в те давние времена тоже был другим, его озаряли электрические лампы, и цветы на обоях росли будто прямо из стен. Походило на мамин сад летом. Теперь обои драные, вокруг проводов опалены. В прихожей пахнет дымом и плесенью. Когда-то это был чудесный дом, и Йозеф вздрагивал теперь, слыша знакомый голос герра Хохшильда. Тот же голос, что в былые годы говорил о Гете и Брехте, читал Новалиса и Карла Мая за терпким вином у огня. Закрыть бы глаза и вернуться в те дни.

– Я не могу оставить семью, – сказал Хохшильд и шагнул к Йозефу.

– Ближе не подходить, – предупредил Петер. – Вы должны подчиниться, – сказал Йозеф.

– Пожалуйста, не надо, – взмолилась фрау Хохшильд.

– У нас приказ.

Два штурмовика окружили Хохшильда, уткнули стволы ему в бока.

– Он же твой друг, скотина! – закричала фрау Хохшильд. – Предатель! – И она бросилась к Йозефу, замахнулась.