Дочь пирата

— Во время Второй мировой войны отец служил в американских ВВС, и его часть стояла в Англии, в Ланкастер-Филд, — начал Уилсон. — Они совершали налеты на Францию и Германию в больших самолетах «летающая крепость». Отец был радистом, однако многие вылеты проходили в режиме радиомолчания, поэтому большую часть времени он сидел в фюзеляже самолета, ожидая, когда какая-нибудь зенитка накроет его. При графике четыре-пять боевых вылетов в неделю шансы выжить у летчиков были чудовищно малы, около девяноста процентов попадали под обстрел. За последние шесть месяцев 1943 года союзники потеряли в небе над Европой более десяти тысяч человек из летного состава. Чем больше боевых вылетов, тем меньше шансов уцелеть. Но человек, переживший двадцать пять вылетов, подлежал ротации. Так что двадцать пять было для летчиков магическим числом.

Мой отец совершил двадцать пять боевых вылетов без единой царапины, но не воспользовался льготой. Он попросил перевода на новый самолет. Поскольку командование нуждалось в квалифицированном персонале, просьбу его удовлетворили. Он совершил еще двадцать пять вылетов, потом еще столько же. Войну он закончил, имея за плечами вылетов больше, чем любой другой радист. Все считали его сумасшедшим. И напрасно. Сумасшедшим он не был; он был азартным игроком и верил в свою звезду.

Перед войной он изучал право в Ашлендском колледже и в азартные игры никогда в жизни не играл, даже ни разу не прикасался к картам. Он стал игроком после первого же боевого вылета. Об этой воздушной трагедии много писали. Целая эскадрилья вылетела без истребителей сопровождения на бомбардировку немецкого завода боеприпасов и напоролась на немецкий аэродром. Из пятидесяти семи самолетов на базу вернулся только один — его. В самолете не было ни единой пробоины. После этого экипаж переименовал самолет из «Крылатой победы» в «Счастливую красавицу» и нарисовал на борту большую радостную голую девку. Отец решил: раз ему так повезло во время этого вылета, значит, все самое худшее позади. И он испытывал судьбу снова и снова. Ему нравилось играть с ней. Он сказал мне как-то, что именно риск делает нас людьми. Нет никакого мастерства, никакой ловкости рук, есть только стиль поведения.

Так что, демобилизовавшись в 1945 году, он стал профессиональным игроком. Больше всего ему нравились бега, но он играл и в рулетку, и в покер. При этом он считал, что шансов на победу у него нет. И так оно и было, но он всегда выигрывал. И вы знаете, Луис? Я такой же. Я потратил полжизни на то, чтобы не замечать очевидного. Теперь я знаю правду. Подобно отцу, я игрок, и игрок чертовски везучий. Как и отца, меня нельзя обыграть в заведомо провальной игре. Ни при каких условиях.

Дон Луис сначала помолчал, потом поднялся и подошел к окну. Посмотрел на сад, на дождь.

— Ставка. Что вы можете поставить, кроме своей жизни?

— Крикет, — ответил Уилсон. — Если вы выиграете, она выйдет за вас замуж на следующей неделе. Никаких проблем.

— А если проиграю?

Уилсон пожал плечами:

— Она говорит, что любит меня.

— И вы ей верите?

— Я не знаю, но убивать меня, по-моему, не стоит. Она никогда не выйдет за вас, если вы обагрите руки моей кровью. Она хотела, чтобы я вам это сказал.

Дон Луис продолжал смотреть в окно. В ожидании ответа Уилсон открыл том Байрона и попал на «Манфреда». «Проклятый! Что делать мне с моими днями? Они уже и так длинны…» — прочитал он и закрыл книгу.

15

В пять часов пополудни у них состоялось плотное чаепитие. Экономка принесла ломтики хлеба, канапе и ячменный отвар со специями, за которыми последовали сладости. Полчаса спустя она убрала остатки еды. Килла из Манилы, поставив на полку книги, принес два стула и железный ящик. Когда он убрал с ящика крышку, Уилсон онемел от изумления. Ящик был полон золотых рэндов Крюгера[25]. Не побывавшие в обращении, они блестели, как пиратские сокровища на соответствующих картинах.

Дон Луис рассыпал горсть монет по столу. Уилсон взял одну и рассмотрел. На аверсе портрет Ф.У. Боты, большого поборника апартеида; на реверсе — невинная газель, резвящаяся в степи.

— Слепят глаза, правда? Впечатляют куда больше, чем простые фишки, — сказал дон Луис.

Они поделили рэнды на две кучки по тысяче штук и начали играть в простой покер. После нескольких партий дон Луис менял колоду, доставая новую из комода в стиле Возрождения. Вечером экономка подала холодное мясо и сыр, затем последовали сигары и манговый ликер, произведенный здесь же на ферме. Перекусив, покурив, выпив, они вернулись к игре. Разговоров было мало. За ромбовидными окнами лил дождь и густела тьма. В конце шестого часа игры у Уилсона оказалось на пятьсот монет больше, чем у идальго. Два часа спустя он обеднел на пятьдесят монет. Но это его не беспокоило. Он чувствовал, удача на его стороне.

Забрезжил рассвет. Уилсон выиграл у Португи последний рэнд. Монеты лежали холмиком у локтя Уилсона и грозили в любой момент растаять как в сказке.