Дочь профессора

Луиза раскрошила кусочек хлеба на белоснежную скатерть, ей становилось скучно.

— Для чего же? — спросил Генри.

— Чтобы посылать на ваши конференции. — Хальбестром рассмеялся и повернулся к Иву Боннефуа. — К тому же вам надо иметь хотя бы одного шведа, не так ли, Ив?

Во всяком случае, кого-то из нейтральных. Нельзя же, чтобы все поголовно были сторонниками НАТО.

Ив Боннефуа, выпивший к этому времени по меньшей мере полторы бутылки вина, откинул назад голову и рассмеялся.

— Мой дорогой, вот если бы я мог раздобыть русского, всамделишнего живого профессора из Смоленска или из Нижнего Новгорода! Ха-ха! Вот тогда нам действительно подкинули бы.

— Подкинули бы? Чего? — спросил профессор Хиндли, моргая глазами поверх очков и вытягивая шею, точно ему захотелось вылезти из своего твидового пиджака.

— Долларов, друг мой, долларов. Мы могли бы тогда платить вам пятьдесят долларов в день вместо двадцати и отправить обратно первым классом. Ваше пребывание в Париже оплачивалось бы по рубрике grand luxe^[18].

Хиндли улыбнулся Боннефуа.

— Понимаю, — сказал он. Потом он улыбнулся Генри — улыбка, само собой разумеется, была несколько иной, так как он помнил, что Генри — американец.

— Эти господа в Нью-Йорке, — продолжал Ив Боннефуа, — которые платят мне, чтобы я платил вам и возил вас в «Лаперуз», — он взмахнул руками над столом, над залитой вином, испачканной соусом белой скатертью, — эти господа были бы просто потрясены появлением русского.

— Не думаю, чтобы я был так уж потрясен, — сказал Генри.

Ив Боннефуа обернулся к нему и заморгал глазами.

— Нет, — сказал он, — вы — нет, Генри. Не вас я имею в виду, разумеется, нет. Других. Вы знаете кого. Других.

После этого Ив Боннефуа притих; от грубой шумливости он перешел к тупому молчанию. Он предоставил Шарлотте переменить тему разговора и не проронил ни слова, пока все не покончили с кофе и ликерами, после чего внезапно заявил, столь же громогласно, как прежде:

— А теперь, господа, нам надо поторопиться, потому что, — тут он встал, — по просьбе мисс Луизы Ратлидж я приобрел восемь билетов в кабаре. — И царственным жестом он извлек из кармана восемь темно-голубых бумажек.

Луиза стиснула пальцы. Генри выпрямился на стуле.

— Я не уверен, что Луизе… — начал было он.

— Это не «Фоли Бержер», — сказал Ив Боннефуа, наклоняясь к Генри, — это всего-навсего «Казино де Пари». Spectacles^[19], танцы. Словом, вы увидите. — Он начал изображать канкан пальцами на столе. Генри повернулся к Шарлотте Боннефуа, лицо его все еще выражало неуверенность. Она встретила его взгляд и улыбнулась.

— Ничего, — сказала она. — Это вроде мюзик-холла.

Заверения Шарлотты и молящий взгляд Луизы застали Генри врасплох, и он подавил свои опасения.

— Будь по-вашему, — сказал он и был награжден одобрительными возгласами всех супружеских пар.

7

Они сидели в ложе, вернее в некоем полукружии, отделенном от других таких же полукружий тонкой перегородкой. В ложе было четыре ряда сидений — по два сиденья в каждом ряду, и они слегка возвышались одно над другим. Пары перемешались; впереди сидели миссис Хиндли и мистер Хальбестром, за ними — Луиза с Ивом Боннефуа, затем миссис Хальбестром с англичанином и в последнем ряду Шарлотта Боннефуа и Генри Ратлидж.

Занавес раздвинулся, и начался танец: шеренга герлс вскидывала ноги совершенно на тот же манер, как герлс из «Радио Сити Рокеттс», отличаясь от последних только тем, что на парижских герлс было еще меньше надето, и Генри с облегчением откинулся на спинку плюшевого кресла, решив, что это зрелище его дочь может переварить без особого вреда для себя. В эту минуту Луиза обернулась и бросила на него возбужденный и счастливый взгляд. Он улыбнулся ей и стал смотреть на сцену, позволяя алкоголю притупить еще не улегшееся беспокойство. Он скосил глаза на красивую француженку, сидевшую рядом с ним… Но тут происходящее на. эстраде привлекло к себе его внимание.

Танец кончился. Женщина, совершенно обнаженная, если не считать позолоченного cache-sex, стояла в комнате, напоминающей спальню отеля, и рядом с ней стоял мужчина, тоже голый в пределах дозволенного законом. Стыдливо хихикая и переглядываясь, оба начали одеваться. Генри заглянул в программку и увидел, что этот скетч называется «Медовый месяц нудистов». Генри поглядел на Луизу как раз в тот момент, когда Ив Боннефуа, смеясь, обнял ее за плечи. Генри встал.

Это зрелище не для Луизы, — сказал он. — Я отвезу ее домой.

Шарлотта молча взглянула на него. Ив Боннефуа обернулся.

— Полноте, — сказал он.

— Все в порядке, папа, — сказала Луиза. — Нет, — сказал Генри. — Ты еще не доросла.

В соседней ложе кто-то начал проявлять неудовольствие.

Ив Боннефуа встал.

— Вы оставайтесь, — сказал он Генри. — Я провожу Луизу.

— Не беспокойтесь, я сам, — сухо сказал Генри, от которого не укрылась усмешка Шарлотты.

— Пускай ее отвезет Ив, — сказала Шарлотта. — Это он виноват, что затащил нас сюда.

— Нет, — сказал Генри, начиная терять самообладание. — Нет. Это моя дочь. Я отвезу ее сам.