Дочь профессора

Луиза замолчала. Она тупо смотрела на храмы и слушала объяснения своего просвещенного отца, но они едва ли доходили до нее. Потом, за обедом, она вдруг резко повернулась к нему.

— Но ты ведь мог бы накормить и одеть их, если бы захотел. Мог бы?

— Кого?

— Этих людей, там.

— Нет… Не знаю.

— Мы ведь богаты, разве нет? Одна из наших картин стоит пятьдесят тысяч долларов. На это можно купить уйму пищи и одежды.

— Конечно, — сказал Генри терпеливо, — но они все съедят, а картины уже не будет.

— Значит, лучше иметь картину, чем накормить людей?

Теперь она смотрела ему прямо в глаза. Это был прежний, хорошо знакомый ему прямой, ясный взгляд, только в нем появилась какая-то жесткость.

— Все это совсем не так просто, — сказал Генри.

— Тогда я бы хотела, чтобы ты мне объяснил.

— Когда-нибудь объясню.

Луиза вздохнула.

— Понимаешь, меня, по правде сказать, эти люди гораздо больше интересуют, чем храмы и всякие древности.

— Тогда тебе, видимо, надо было остаться с матерью.

Луиза покраснела.

— Я не хочу, чтобы ты считал меня неблагодарной, папа. Это было замечательное путешествие. Но ведь все эти чужие страны — они же состоят из людей тоже, не только из одних памятников старины.

— Да, — сказал Генри. — Да, конечно, прости меня. — Он и в самом деле чувствовал себя виноватым перед Луизой, страдавшей от смены его настроений, когда он от потворства внезапно переходил к строгости. Теперь, после того как Луиза проявила такую явную ребячливость, к нему возвращалась прежняя уверенность в себе, и он готов был снова принять роль снисходительного отца. Однако Луиза оказалась более непримиримой из них двоих.

— Так ты не хочешь объяснить мне?

— Что объяснить?

— Почему не нужно давать денег людям, которым нечего есть?

— Ну хорошо, — сказал Генри мягко. — На деньги можно купить пищу, но на них также можно купить средства для производства пищи, одежды и прочих вещей. Наши, в частности, деньги преимущественно вложены в предприятия, которые дают людям работу, и в конечном счете пищу и одежду большому количеству американцев и южноамериканцев и, возможно, даже некоторому количеству африканцев. Не поручусь, конечно, но очень может быть. Однако моих денег не хватит, да и ничьих денег не хватит — пока что, во всяком случае, — на то, чтобы снабдить работой и пищей все население земного шара.

— Но ведь не все наши деньги вложены в предприятия, — сказала Луиза. — Ведь у нас же есть эти картины и…

— Картины — это культура, — сказал Генри, — и она по-своему также необходима для людей, как и пища.

— И притом мы тратим очень много денег, — не унималась Луиза.

— Правильно, — сказал Генри. — Но это тоже дает людям работу и заработную плату. Все, кто обслуживает этот отель, сидели бы без работы, если бы мы не приехали сюда. И те десятидолларовые бумажки, которые по твоему настоянию я должен был бы отдать нищим, в свое время дадут кому-нибудь заработок.

Луиза некоторое время молчала.

— Ну что ж, — промолвила она наконец, — вероятно, это какое-то объяснение. Только я все равно не понимаю. — И, подумав, она добавила: — Мне кажется, будь у меня деньги, я бы их раздала.

11

Аксум, последний городок, который они предполагали посетить в Эфиопии, был расположен на холмистом плато в горах, граничащих с Эритреей. Для туристов здесь имелись доисторические захоронения и безобразного вида стеллы — каменные шпили, торчащие в небо. Луизе было скучно. На нее не произвело впечатления то, что рассказывал ей отец о древнем храме, построенном на фундаменте, оставшемся от еще более древнего храма, возведенного, по преданию, царицей Савской и разрушенного иудейской принцессой Юдифью. Глаза юной американки не желали видеть ничего, кроме того, что она видела: унылые гробницы, украшения из драгоценных камней (в музее) и современную церковь, построенную ныне правящим императором Хайле Селассия и более всего смахивавшую на баскетбольный стадион в Гарварде.

— Знаешь, я все-таки не понимаю, — сказала она отцу, — зачем это нужно — тратить столько денег на такую огромную церковь в таком маленьком грязном городишке, в то время как у них есть старый храм. Ты именно это имел в виду, когда говорил, что культурные ценности важнее для людей, чем пища?

— Ну нет, не совсем, — сказал Генри. — Люди строят храмы, чтобы удовлетворять свои религиозные, а не культурные потребности.

— Но мы же осматриваем все эти храмы не из религиозных потребностей, поскольку у нас их нет.

— Нет, конечно. Ты права. Но религиозное искусство заключает в себе также и культурную ценность, как и светское искусство… как, например, Пикассо.

Они брели по улице Аксума, и было так жарко, что Генри в этом пекле совершенно утратил способность отчетливо мыслить, так ему, во всяком случае, казалось, в то время как Луиза отнюдь не ощущала, чтобы жара мешала работе ее мозга, скорее, даже наоборот.

— А какие у нас в Америке культурные ценности, папа? Пикассо же не американец.

— Нет, но у нас немало и своих художников.

— Однако мы же не ездим осматривать наши церкви?