Дочь профессора

Луиза не стала заговаривать с ним о его родителях, однако она заметила, что со вчерашнего вечера лицо Дже-сона еще больше помрачнело.

— Нам не следовало приезжать сюда, — сказал он, когда мимо них медленно проехал полицейский автомобиль и ошеломленный шериф окинул подозрительным взглядом странных пешеходов, прогуливавшихся по улице во вверенных ему владениях. А когда автомобиль с шерифом скрылся из виду, Джесон воскликнул: — Ненавижу это дерьмо свинячье! У-у, дьявол, как я их ненавижу!

7

Два дня, проведенные ими в Айове, оказались все же менее тягостными, чем три недели в Массачусетсе. Лилиан встречала их в аэропорту. «Хэлло», — сказала она Джесону. Лицо ее было непроницаемо. Встреча с Генри произошла вечером, когда профессор вернулся с семинара. Едва взглянув на Джесона, он тут же перевел глаза на дочь — поглядел на нее как на сумасшедшую, и Луиза расплакалась.

А Джесон Джонс даже не догадывался о том, почему Луиза плачет; сам он приложил все усилия, какие только мог, чтобы выглядеть как можно лучше. Он выбрился тщательнее, чем обычно, и рубашка на нем была почти совсем чистая. Правда, кеды на ногах у него были дырявые, но отнюдь не настолько грязные, чтобы наследить на ратлиджском ковре.

Впрочем, Генри и Луиза быстро сумели овладеть собой. Профессор предложил молодым людям выпить, и они вежливо согласились. Но затем Генри тут же заговорил о преимуществах длительных помолвок, предшествующих свадьбе, и Луиза сразу поняла, куда он клонит.

— А вы с мамой долго были помолвлены, папа? — спросила она.

— Мы? Не помню. Нет, не долго. Но у нас все было по-другому.

Луиза насупилась, помрачнела и направилась на кухню к матери.

— Как долго вы с отцом были помолвлены? — спросила она Лилиан.

— Около трех недель.

— Я так и думала.

Лаура проскользнула на кухню следом за Луизой.

— Послушай, Луиза, — сказала она. — Он мне нравится. Он чудной.

— Вот-вот, в самую точку, — сказала Лилиан.

— Мама, перестань, — сказала Луиза. — Я люблю его.

— Ничего, не расстраивайся, — сказала Лилиан. — Мне он очень нравится. Похож на нечесаного пуделя. А насчет Генри не тревожься. Он переживет.

— Надеюсь.

— Вы оба еще щенки.

— Мне уже девятнадцать. Это не так мало в наши дни.

— В наши дни — да. Пожалуй, это верно. — Лилиан принялась готовить соус. — Ты уверена, что любишь его?

— О да, мама, да. Люблю.

— И он любит тебя?

Мгновенное колебание.

— Да… Я уверена, что любит.

Лилиан ничего не сказала: она продолжала растирать в салатнице горчицу с оливковым маслом, уксусом и солью.

— Он выправится, — сказала Луиза.

— А что он собирается делать?

— Прежде всего ему надо закончить учебу в Калифорнии. Пока что мы вернемся туда и будем жить там.

— А в армию его не призовут?

— Да, вот еще это. Но пока не призвали. Может, и не призовут.

Они вернулись в гостиную: там Генри показывал Дже-сону свою коллекцию картин. Напряженное выражение лица Генри стало еще более напряженным, когда в гостиную вошла его дочь — очаровательная даже в этом ужасном костюме хиппи. Генри поглядел на жену: ее лицо было бесстрастно, но, поймав его взгляд, она едва заметно улыбнулась.

После обеда Луиза и Лилиан принялись составлять небольшой список гостей, которых предполагалось пригласить на свадьбу, — дедушек и бабушек с обеих сторон и самых близких друзей.

— А Лафлинов пригласим? — спросила Лилиан.

— Нет, — сказала Луиза, поглядев на Джесона, который сидел в стороне и явно чувствовал себя не в своей тарелке. — Стоит ли тащить их всех сюда из Вашингтона?

Обсуждая предстоящую свадьбу, Луиза невольно оживилась, однако присутствие Джесона, который слонялся по комнате и не знал куда себя девать, стесняло ее. Лилиан, заметив это, вышла на минуту и тут же возвратилась и села, а еще через нескользко минут в комнату вошла Лаура. Она подсела к Джесону и спросила, играет ли он в крибидж.

— Да, — сказал он. — Приходилось.

— Хотите сыграем?

— Идет.

Так пятнадцатилетняя Лаура села играть в крибидж с будущим мужем своей сестры и обыграла его.

Но хотя игра в крибидж и помогала им управиться с Джесоном в последующие три недели, Луиза все же видела, что он внутренне весь кипит: его бесило все — ее родители, их дом, друзья, разговоры. Генри тоже был, казалось, взвинчен до предела, хотя и проводил большую часть времени в университете. В те немногие часы, когда он, вернувшись из университета и еще не успев куда-нибудь уйти, находился дома, он был неизменно вежлив с Джесоном, и как бы по обоюдному молчаливому соглашению оба старались избегать в разговоре опасных тем, включая предстоящую свадьбу. А стоило кому-нибудь невзначай хотя бы косвенно затронуть эту тему, как все объединенными усилиями стремились направить разговор в другое русло. Генри и Джесон ни разу не поговорили друг с другом, как мужчина с мужчиной, — они предпочитали не заглядывать в будущее и не обсуждать никаких вопросов.