Дочь Рейха

– Сейчас это невозможно. Мы опоздали, чертовски опоздали! Ни одна страна больше не принимает евреев. Все говорят, что своих некуда девать. А главное, нам нечем оплатить налог на выезд – помнишь, я тебе рассказывал? Чтобы получить хоть какую-нибудь визу, нужен паспорт, а его можно получить, только расставшись со всеми деньгами, которых у нас и так нет.

– А твоя мама? Как она?

– Мама у нас теперь за сильного. Она держится, а вот отец совсем потерял волю. И еще моя бабушка. Она и мама – если бы не они двое, не знаю даже, что бы сейчас с нами было. Все вокруг надеются и ждут, что вот-вот станет легче. Прячут голову в песок как страусы. Но от реальности не уйдешь. Дальше будет хуже.

– Хуже? Но, Вальтер, ведь и так уже все ужасно, – говорю я и стискиваю его пальцы. – Куда же еще хуже?

– Мест, куда нам запрещено ходить, становится все больше. Поговаривают даже, что скоро всем городским евреям выделят несколько больших домов в одном районе и заставят жить там, как в Средние века, в гетто. – Он фыркает. – Все вокруг ломают голову, как мы до такого докатились. Ведь несколько лет назад ничего похожего даже близко не было. А все потому, что мы сами позволили сделать над собой такое. Мы все принимали и молчали. Ни у кого не хватило духу высказаться, начать борьбу за свои права.

Я вспоминаю, что папа говорил о тех евреях, которые еще живут в Голисе. От них не избавиться, они как паразиты. Во мне просыпается гнев. Никакие они не паразиты, такие же люди, как мы. Дождь между тем разошелся не на шутку и вовсю барабанит по крыше.

– Мне пишут друзья из Лондона и Нью-Йорка, – продолжает Вальтер. – Там у них столько возможностей. А я? Какое будущее ждет меня? – Он напрягается и поворачивается ко мне всем телом. – О Хетти, если бы мы могли сесть завтра на пароход и уплыть в Нью-Йорк. Если бы это было возможно!

– И что бы мы там делали? – шепчу я.

Широкими взмахами руки Вальтер набрасывает в воздухе картинку.

– Мы жили бы в небоскребе – высоком, метров двести, а то и триста. С окнами на Центральный парк. Или на Бродвей. Я бы работал в красивом офис е, а не торчал изо дня в день на грязном старом складе. – Он делает паузу. – А еще мы с тобой ходили бы в рестораны и в кино, в театры, в библиотеки. Вместе. Там ничего не запрещено. Можно читать любые книги, слушать любую музыку, смотреть любые фильмы. И работать можно кем хочешь, не важно, еврей ты или нет, белый или негр.

– Правда?

– Правда.

– Значит, я могла бы стать врачом? Там ведь есть женщины-врачи?

– Может быть. Даже наверняка.

– И ты бы смог поступить в университет?

– Конечно. Лучше того, там мы с тобой были бы вместе, всегда, на виду у всех, не прячась по старым замшелым сараям.

Мы улыбаемся при одной мысли об этом.

Страна, где я могла бы стать врачом.

Но с этой мечтой я уже простилась.

Дверь сарая со скрипом отворяется, и мы подпрыгиваем. Скрип раздается снова, но никто не входит. Мы по-прежнему одни, компанию нам составляют лишь дождь и ветер. Все, что говорит Вальтер, звучит так соблазнительно. Хотя, если признаться, страшновато. Если дать людям столько свободы, то как их тогда контролировать? Как тогда не позволить преступникам нарушать закон?

Наверное, Вальтер просто слишком много времени проводит среди мрачных, угрюмых людей. Судя по его словам, ему все время приходится скрываться, прятаться, жить на задворках общества. Надо показать ему, что Германия вовсе не так плоха, что здесь тоже есть движение и жизнь, а Адольф Гитлер, хотя и не любит евреев, да и других иностранцев тоже, неустанно трудится на благо Германии. И делает немало хорошего.

– Мы не можем поехать в Нью-Йорк, – медленно начинаю я, – но зато можем сесть в поезд, и он отвезет туда, где нас никто не знает. Там мы пройдемся по магазинам, погуляем в парке. Никто и не догадается…

Он смотрит на меня очень внимательно, и я уже начинаю бояться, что сказала лишнее. Может, я слишком смело себя веду или для него это будет чересчур рискованно? Он молчит, потом вдруг говорит:

– А знаешь, Хетти, ты права. Гулять с тобой здесь, конечно, очень приятно, но куда приятнее будет заняться чем-то еще. К тому же я устал прятаться. Почему бы нам не сходить в город?

– Но это опасно, Вальтер, – вздыхаю я. – Нас могут увидеть.

– А вот это вряд ли. Особенно сейчас. Лейпцигская ярмарка в разгаре. В городе почти двести тысяч приезжих. Все, кого я знаю, весь день заняты делом.

– А все, кого знаю я, избегают появляться в людном центре в такое время…

– Вот именно!

– Но… но мы все равно рискуем, даже если риск совсем маленький.

Я смотрю прямо в его молящие глаза. Наша затея кажется мне безрассудной.

– Мне хочется сделать тебе подарок, – говорит он с расстановкой. – Мы спрячемся у всех на виду. Никому и в голову не придет, что еврей может открыто разгуливать с немкой. На нас просто не обратят внимания.

– Нельзя, – мотаю я головой.