Дочь снегов. Сила сильных

Тяжелые тюки тянули их ко дну. Только одному из них — тому, у которого лопнул ремень, — удалось снова подняться на поверхность, но он поплыл не к берегу, а вниз по реке, стараясь держаться вместе с товарищами. В нескольких сотнях футов ниже по течению поток разбивался о зубчатый скалистый риф, и там через минуту всплыли несчастные. Первой показалась тележка, по-прежнему нагруженная своей тяжелой поклажей. От толчка одно колесо ее разлетелось в щепы. Она несколько раз перевернулась и снова исчезла под водой. Люди в самом беспомощном состоянии последовали за ней. Они разбились о подводную скалу и пошли ко дну все, кроме одного. Фрона, сидя в пироге (около десятка лодок уже спешило на помощь погибающим), видела, как он хватался за скалу окровавленными пальцами. Она видела его мертвенно-бледное лицо, на котором отражались муки последнего отчаянного усилия. Но силы изменили ему, и его отбросило в сторону как раз в тот момент, когда освободившийся от поклажи товарищ, плывя изо всех сил, уже добирался до него. Скрывшись из виду, они глубоко нырнули и снова показались на минуту, все еще продолжая бороться в мелком месте потока.

Пирога подобрала единственного удержавшегося на воде, а все остальное бесследно исчезло в длинной ленте глубокого и быстрого течения.

Добрых четверть часа лодки тщетно шныряли вокруг, пока не нашли, наконец, их тела в одном из водоворотов. С проходившей мимо лодки взяли буксирный канат, и пара лошадей, выпряженных из обоза на берегу, вытащила на отмель ужасный улов. Фрона посмотрела на пятерых юных богатырей, лежавших в иле с переломанными костями, разбитых и истерзанных. Они все еще были запряжены в тележку, и жалкие, уже никому ненужные тюки по-прежнему держались у них за спиной. Шестой сидел около них, совершенно оглушенный, с сухими глазами. А в двадцати шагах от этой группы по-прежнему беспрерывной волной катился живой поток, и Фрона, слившись с ним, снова двинулась в путь.

Темные, поросшие хвоей горы тесно смыкались в ущелье Дайи, и ноги людей месили сырую, не согретую солнцем почву, оставляя за собою топкое, грязное болото. Каждая следующая партия прокладывала новые тропинки, и множество их переплеталось густой сетью, разбегаясь по всем направлениям. Пустившись по одной из таких тропинок, Фрона наткнулась на человека, небрежно растянувшегося в грязи. Он лежал на боку, раскинув ноги; одна рука, придавленная большим тюком, была подвернута под туловище. Щека его безмятежно покоилась в грязи, и на лице отражалось полнейшее довольство. Увидев ее, он осклабился, и глаза его весело заблестели.

— Как раз вовремя вы подоспели, — приветствовал он ее, — я уже добрый час поджидаю вас здесь. Вот-вот, — продолжал он, когда Фрона нагнулась над ним, — развяжите-ка только этот ремень. Подлая штука! Я никак не мог добраться до него.

— Вы ушиблись? — спросила она.

Он освободился от ремней, встряхнулся и пощупал подвернувшуюся руку.

— Все в порядке. Прочна, как доллар. Благодарю вас. Даже синяка не найдется.

Он потянулся и вытер свои грязные руки о нижние ветки сосны.

— Не повезло мне! Хотя, признаться, я славно отдохнул, так что и огорчаться-то, выходит, не из-за чего. Зацепился об этот корень и поскользнулся. Шлеп! Шлеп! И бац — полетел в грязь, да упал так неловко, что никак не мог достать рукой пряжку ремня. Вот и пролежал здесь битый час, потому что все идут нижней тропой.

— Но почему вы не позвали кого-нибудь на помощь?

— Чтобы заставить людей карабкаться ко мне наверх, когда они и так из сил выбиваются? Ни за какие коврижки! Дело-то пустячное. Если бы кто-нибудь заставил меня лезть в гору только потому, что он поскользнулся, я бы помог ему, как полагается, выбраться из грязи, ну а потом дал бы ему такого подзатыльника, что он снова окунулся бы в нее. К тому же я был уверен, что кто-нибудь обязательно изберет мой путь.

— О, вы справитесь, — воскликнула она, повторяя любимое выражение Дэла Бишопа. — Вы справитесь в этой стране!

— Черт возьми! — отозвался он, взваливая на спину свой тюк и снова пускаясь бодрым шагом в путь. — По крайней мере, отдохнул хорошенько.