Дочь Сталина

Но она с нетерпением ждала одного-единственного письма — из Москвы. Наконец оно пришло. Сын писал, что они с Катей три часа провели в аэропорту, дожидаясь ее самолета, и не могли поверить, что она так и не прилетела. Несколько дней они не знали, что и думать. Потом в газетах появилось сообщение ТАСС о том, что Светлане Аллилуевой продлена виза и она пробудет за границей еще некоторое время. После этого «мы более или менее успокоились, — писал Иосиф. — И жизнь вошла в свою колею. Если не считать того, что Катя до сих пор никак не может войти в эту самую колею, да и мы, честно говоря, мало что понимаем… Нас очень удивило то, что со времени твоего отъезда из Индии мы не получали от тебя никаких вестей, и я даже звонил в посольство Швейцарии и просил, чтобы мне помогли с тобой связаться… Нам бы очень хотелось написать тебе непосредственно или, что самое лучшее, поговорить с тобой по телефону обо всем. В частности, нам бы хотелось знать твои планы на будущее, как долго ты собираешься там пробыть и когда собираешься вернуться? До свидания. Целуем. Ося. Катя».

Светлана представила, как тяжело сейчас ее детям. То и дело звонят друзья, знакомые, спрашивают о ней. А Ося с Катей ничего не знают: ведь они так и не получили ее письма на пятнадцати страницах. Это письмо прочли те, кому оно не предназначалось. Похоже, в Кремле пока выжидают, замалчивают ее побег и надеются вскоре строптивую женщину вернуть на Родину. Послу в Индии Бенедиктову было дано такое задание, и когда он с ним не справился, его лишили теплого местечка и прогнали со службы.

Яннер все понимал. Он повез Светлану в маленькую гостиницу, оттуда был заказан московский номер и назвали вымышленное имя. Ждать пришлось недолго, но Светлана вся извелась от нетерпения. Наконец звонок. Сын взял трубку и, услышав ее голос, растерянно ответил: «Господи Боже мой…» Они проговорили полчаса. Светлана повторяла: «Я не вернусь, я — не туристка, ты понимаешь?» Ося все понял, но не задавал вопросов. Говорила Светлана. Советовала им мужаться, жить по-прежнему всем вместе — втроем, не отдавать Катю Ждановым. Хорошо, что Кати не было дома. Светлана не вынесла бы разговора с ней, ее вопросов, слез…

Их неожиданно прервали. Светлана так переволновалась, что к вечеру у нее поднялась температура. Снова в тоске, в слезах она писала свой «Плач». Такого жанра в литературе нет, он есть в фольклоре. И сейчас плач как нельзя лучше выражал ее состояние. К сожалению, в своем «монастырском дневнике» Светлана не оставила ни одного отрывка из этого произведения, и судьба его неизвестна.

Через несколько дней она снова пыталась дозвониться домой. Телефон не отвечал. И тогда она набрала номер подруги. Разговор получился очень тягостный. «Детям будет очень трудно», — строго сказала Берта. «Я все понимаю, но понимаете ли вы меня?» — спросила Светлана. Она пыталась что-то объяснить, рассказать, какие милые ее окружают люди, сколько у нее появилось новых друзей. «Какие там у тебя друзья, о чем ты говоришь?» — вырвалось у Берты с недоверием и возмущением.

Светлана была потрясена. Лучше бы она не звонила Берте. Похоже, ее никто не понимает — ни дети, ни друзья. Не только не понимают, но осуждают! У нее было такое чувство, что она режет по живому и теряет самое дорогое — детей, друзей, целый кусок прошлой жизни…

Наконец, к середине апреля вопрос с визой в США был решен положительно. Светлана тоже все решила для себя. Настолько окончательно и бесповоротно, что не прислушивалась к советам своих новых друзей, чиновников МИДа и самого Кеннана, мнением которого она дорожила.

Ее единственные европейские знакомые, Эммануэль и Люба Д'Астье, специально приехали из Парижа, чтобы повидаться, и поделились своим планом. План этот заключался в том, что она ни в коем случае не должна ехать в США, потому что неминуемо «попадет из одной тюрьмы в другую». Не издавать свою книгу, потому что «сейчас это вызовет сильную реакцию со стороны советского правительства», и оставаться пока в Швейцарии.

В швейцарском МИДе также советовали ей поселиться в какой-нибудь другой стране — Англии, Франции или Швейцарии. Все эти советы нельзя не признать разумными. Ей давали время на спокойное размышление. А поразмыслив, Светлана Аллилуева могла бы вернуться домой. Советское правительство недаром так долго замалчивало ее отъезд и всеми силами старалось вернуть беглянку. Она была бы прощена, в этом никто не сомневался.

Но Светлана никогда не меняла своих решений. «Я хочу прежде всего издать книгу, — откровенно объясняла она друзьям. — А на «реакцию» советского правительства я не обращаю внимания, потому что порываю с ним и с СССР… Швейцария дает убежище, но она ставит условием для всех полное невмешательство в политическую жизнь. Я не могла бы здесь публично объяснить, почему навсегда порываю с коммунистическим миром».