– Это моя дочь, Лючия. У нее сейчас урок рисования с мистером Колдером, – сказал баббо и только потом повернулся к нам: – Позвольте представить вам мистера Огастэса Джона, который прибыл из Англии, чтобы написать мой портрет.
Сэнди вскочил со стула со сверкающими глазами и с воодушевлением потряс руку мистера Джона.
– Мистер Джон собирается перенести мое лицо на бумагу в кабинете. Если придет Джорджо, попросите его не беспокоить нас до пяти часов.
Баббо сделал жест, пропуская мистера Джона вперед, тот кивнул нам, развернулся, и они оба вышли.
Сэнди все еще сиял, и я не могла сказать точно, был ли его восторг вызван нашим поцелуем или знакомством с известным художником. Он принялся расхаживать вокруг стола и спросил меня, не стоит ли ему пригласить мистера Джона на свое цирковое представление. Я осторожно заметила, что мистер Джон, возможно, слишком стар для «Цирка Колдера», но Сэнди расхохотался и возразил, что никто не может быть слишком стар для его цирка. А потом сказал, что не может со мной целоваться, пока здесь находится мистер Джон. Он никак не мог найти себе места и вообще сосредоточиться.
– Пойдемте сегодня в «Куполь», Лючия. Там будет целая толпа наших. И мы продолжим то, на чем остановились. – Он подмигнул мне, театрально прижал руку к груди и добавил: – Вы похитили мое сердце, маленькая негодница.
Но его слова пролетели мимо моих ушей, как ветер.
– Как начинается безумие, Сэнди? – Я опять взяла клоуна в руку, потерла его полосатый комбинезон, покачала на ладони.
– Вы снова думаете о Зельде? Уверяю вас, она поправится. А теперь откройте альбом. Я не стану повторять.
Баббо протирал очки и жаловался на портрет, когда явился Джорджо, в новом бархатном жилете с серебряными пуговицами, украшенными гравировкой, и белоснежных гетрах. Я еще никогда не видела такой ослепительной белизны.
– Мистер Джон не слишком верно нарисовал нижнюю половину моего лица. Что мне делать, Джорджо?
– Не стоит себя так выдавать, Джим. – Мама принялась усердно взбивать диванную подушку.
– На мой взгляд, все выглядит прекрасно, отец. Что в действительности привело меня сюда сегодня, так это ваше свидетельство о браке. – Джорджо упал в кресло и вытянул перед собой длинные худые ноги. – Хелен хочет сделать с него копию, так что, если вы отыщете его и позволите взять на пару дней, мы будем крайне благодарны.
Мама побелела. Баббо опять снял очки и еще раз протер их. В комнате повисла тишина.
– Вам не нужно наше свидетельство о браке, чтобы пожениться, – наконец сказала мама.
– О, это не для свадьбы. Как вы знаете, Хелен хочет как можно скорее родить ребенка. Сразу, как только мы поженимся. Она уже не так молода. – Джорджо провел рукой по свежеуложенным волосам, поправляя прическу, сцепил пальцы и стал ждать, что скажет мама.
Я тоже посмотрела на нее, полагая, что сейчас последует очередное ядовитое замечание насчет возраста миссис Флейшман. Но странным образом мама промолчала. Она была очень бледна, а ее губы сжались в нитку.
– Когда именно оно вам требуется? – Баббо продолжал с преувеличенным вниманием протирать очки.
– Полагаю, особенной спешки нет, – протянул Джордже – Но когда родится ребенок, она хочет, естественно, чтобы его фамилия была Джойс.
– Господи спаси нас и помилуй! – огрызнулась мама. – А почему бы ему не быть Джойсом? Какая у него еще может быть фамилия? Если отец ты, то он – Джойс!
– На самом деле все не так просто. Он будет Джойсом только в том случае, если я – Джойс. А я Джойс, только если вы состоите в законном браке. Да, мы все знаем, что вы женаты. Мы все знаем, что я и Лючия – ваши законнорожденные дети. Мы бывали на всех ваших юбилеях, видели кольца, но закон признает лишь то, что написано на бумаге. Поэтому мне и нужно ваше свидетельство о браке. – Джорджо поковырял в зубах мизинцем, что-то вытащил, внимательно рассмотрел и снова заложил руки за голову, переплетя пальцы. – Я надеялся, что оно у вас где-то под рукой. Если вдруг оно потерялось, Хелен говорит, можно получить копию у того человека, который вас поженил. Но это, вероятно, займет некоторое время, а она хочет уладить все заранее. Эти еврейские женщины удивительно организованные.
Все снова замолчали. Было так тихо, что я слышала, как чирикает в клетке соседская канарейка, а где-то очень далеко гудит поезд. Мама присела на диван, прямая, как натянутая струна. Ее лицо, все еще бледное, неподвижное, лишенное всякого выражения, напоминало маску. Левая нога баббо чуть подрагивала. Он продолжал полировать линзы очков клочком оранжевого шелка, который всегда носил в чехле вместе с ними. Я попыталась поймать взгляд Джорджо, но он бесцельно смотрел в потолок.
– Думаю, здесь еще замешаны и разные наследственные дела, – добавил он. – Хелен знает всю подноготную. Богатые евреи – особенно богатые американские евреи – любят подготавливать все заблаговременно. Если нашему ребенку полагается что-то в наследство, это должно быть законно, то есть прописано в бумагах. Иначе он лишь маленький бастард без каких бы то ни было прав. – Джорджо хрипло рассмеялся.
Мама резко вздохнула.