Дочь того самого Джойса

Неделей позже я сидела в ресторане «Друан», напротив баббо и мистера Леона. Их лица порозовели от выпитого. На помолвке присутствовали все, кроме Киттен, которая заболела. И Джордже Мы пили шампанское, ели блины с русской икрой и сметаной, и все провозглашали тосты за нас с Алексом. Баббо все больше и больше краснел. Слава богу, что он произнес свою короткую речь раньше! Мистер Леон рассказывал непристойные анекдоты, а баббо уже напевал какую-то ирландскую балладу, и его голос постепенно крепчал.

От Алекса меня отделили – большую часть вечера он провел на другом конце стола, зажатый между мамой и Люси Леон. Что они ему там говорят, подумала я. И воспользовалась возможностью понаблюдать за Алексом, изучить его. Еще раз. Его густые темные волосы, мягкие и пушистые, как мох. Его круглое, с нежной персиковой кожей лицо. Его глаза цвета жженой умбры, честные и бесхитростные. Как это не похоже на резкие черты лица Беккета, мелькнуло у меня в голове. А затем передо мной предстал образ Беккета, и мой пульс участился. Я почувствовала себя виноватой. Я не открылась перед Алексом до конца. Мой обман давил на меня, как толща воды, выжимал воздух из легких, мое дыхание стало коротким и отрывистым. Но когда я отогнала Беккета, снова убрала его в маленькую коробочку, где он должен был находиться, я опять поймала простодушный взгляд Алекса… и вдруг поняла, что он тоже открыл мне не все. Он чуть помахал мне рукой, и я помахала ему в ответ, с широкой неподвижной улыбкой. Мой будущий муж.

Мы договорились, что после праздничного ужина Алекс проводит меня «домой», то есть на квартиру Леонов. Я немного замедлила шаг, намеренно отстав от мистера и миссис Леон, – они шли впереди. Когда они оказались настолько далеко, что не могли нас услышать, я спросила Алекса, почему он сделал мне предложение. Он ответил – разумеется, потому, что хотел, чтобы я стала его женой. Но я попросила его сказать мне правду. Чья это была идея? Кто подсказал ему, поощрил его? И почему он предложил мне руку и сердце именно сейчас, а не раньше.

Алекс с минуту молчал. Я ощутила, как напряглась его рука под моей ладонью. А затем рассказал, что мысль о женитьбе на мне пришла в голову Полу Леону. Пол и Люси Леон твердили, что он должен сделать мне предложение. Они убеждали его, как могли. Говорили, что я не какая-нибудь богемная американка, приехавшая в Париж наслаждаться свободой, а хорошо воспитанная, вполне буржуазная девушка из семьи с традиционными ирландскими моральными ценностями. И что я не из тех, с кем можно бездумно флиртовать, мои чувства – не игрушка, и после всего, что между нами было, он, как честный человек, просто обязан на мне жениться.

Я спросила, любит ли он меня. Алекс ответил, что, конечно, любит, остановился и поцеловал меня в щеку. Но я не задала главного вопроса – влюблен ли он в меня. И не сказала, что мое сердце все еще принадлежит Беккету.

После того как мы с Алексом поцеловались на прощание и пожелали друг другу спокойной ночи, Пол Леон сразу же отправился в постель.

– Слишком много выпил, – сухо заметила Люси, поджав губы.

Я добралась до кушетки и упала на нее. Я очень устала и была растеряна. Слова Алекса, как пули, рикошетом отскакивали от стенок черепа. Меня мучила ужасная головная боль. Я закрыла глаза и, как всегда, постаралась сосредоточиться на дыхании. Но вместо ожидаемого облегчения я вдруг почувствовала, что падаю, проваливаюсь во тьму. Я попыталась поднять ногу, но не смогла. Пошевелила было пальцами, но они меня не слушались. Попробовала повернуть голову, но ничего не вышло. Я лишилась способности двигаться.

Ко мне подошла Люси и предложила чашку чая. Я хотела открыть рот, но мои губы будто склеились. Я молча смотрела на нее. Ни один мускул на моем лице не дрогнул. Я видела, что Люси встревожилась, ее лоб нахмурился, брови сошлись вместе. И все равно не смогла ничего ответить. Мое лицо отвердело и застыло, как алебастровая маска. Глаза таращились в потолок и не моргали. Я слышала свое дыхание – короткие, затрудненные вдохи и выдохи. Люси убежала и вернулась с одеялами и толстым лоскутным покрывалом. Она накрыла меня, вернее, завернула, как ребенка, и подоткнула концы. Я лежала, как спеленатый младенец.

И ждала, когда же наступит паника. Смогу ли я снова двигаться? Танцевать? Говорить? Эти мысли лениво вертелись в сознании. Ответа на эти вопросы у меня не было, и меня это даже не обеспокоило. Я ничего не чувствовала – только онемение. Как будто усыпляющий газ проник в комнату и отравил мою плоть, мои кости, мой мозг. Я ощущала лишь пустоту и странное чувство покоя.