Дочь того самого Джойса

– Сейчас вы понимаете, что я имел в виду, Лючия? Насчет слов. Как они… неполноценны, несовершенны. Я знаю, ваш отец верит в абсолютную силу слова. Но это… эти танцы… это правда. Им можно верить. – Его мягкий ирландский акцент стал заметнее.

Мне почудилось, что он обволакивает меня, окутывает с ног до головы, так что я не слышу больше ничего, кроме него. Ни метронома, ни шарканья наших туфель по полу, ни биения собственного сердца.

Беккет перестал двигать руками и затеребил верхнюю пуговицу рубашки.

– Тут… несколько жарковато. Вы не будете возражать, если я расстегну несколько пуговиц?

Я хотела сказать, что конечно же не буду, но снова онемела. Поэтому я просто молча покачала головой.

Метроном отстукивал ритм. Беккет расстегивал пуговицы. И вдруг случилась крайне странная, невероятная вещь. Мои пальцы – те самые пальцы, которые только что с профессиональной легкостью нажимали ему на плечи, потянулись к его шее. Он успел справиться пока лишь с одной пуговицей и теперь боролся со второй. Потертый воротничок рубашки чуть раскрылся, и стали видны его острые ключицы. А между ними… между ними была маленькая ямочка, похожая на пеструю, веснушчатую морскую раковинку. И мои пальцы погладили эту впадинку у основания горла, чуть обожженную солнцем. Сначала кончик указательного… затем средний… затем безымянный… и, наконец, мизинец.

Я смотрела на них, словно это были не мои, а чьи-то чужие пальцы. Тишину нарушало только дыхание Беккета и стук метронома. Внезапно пуговица, которую он пытался расстегнуть, с треском отлетела в другой конец гостиной и по голым доскам паркета закатилась под диван.

Как будто гипнотизер завладел и его пальцами, подумала я и неловко отступила на несколько шагов, пытаясь вновь войти в роль учителя. Мои щеки горели. Беккет пошевелился. Я поняла, что он хочет достать из-под дивана сбежавшую пуговицу, однако он так и не сдвинулся с места. Его лицо также заливал румянец.

– Я подниму ее позже, – чужим, хриплым голосом произнес он.

И нечто в его тоне опять отделило мой разум и сознание от тела. Я ощутила, как между нами натянулась невидимая нить. Она тянула меня… тянула меня к нему. Беккет стоял не двигаясь, часто моргал и явно искал что сказать.

– Вы думаете, так будет честнее? – Я положила ладони на его предплечья. Повернула к себе. Склонила голову набок. Всем своим существом я ждала поцелуя.

– Метроном… – Не знаю как, но мы случайно опрокинули его на пол.

– Забудь о нем. – Я запрокинула лицо и поднялась на цыпочки.

– Ваши родители…

– Не вернутся еще несколько часов. – Я обхватила ладонями его лицо. Ощутила жесткость уже проступившей щетины. Придвинула лицо к его лицу, близко-близко. Коснулась губ. Почувствовала запах алкоголя и табака. И трепет свободы.

Беккет чуть откинулся назад.

– Когда ваш отец вернется домой?

Его руки бессильно повисли, как будто он хотел обнять меня, но не мог.

– Его не будет еще несколько часов. Много часов.

Я обвила руками его талию и распутно прижала к себе. Какой он все же худой! Я положила голову ему на грудь и услышала, как бьется его сердце. Опять подняла голову. Легко прошлась губами по его губам. Теплые. Нежные. Но пока еще неподатливые.

Я прижалась к его рту сильнее. Его губы дрогнули. Рот медленно приоткрылся. И я не успела заметить, как он уже целовал меня. Сильно, страстно. Все, что его отвлекало – упавший метроном, беспокойство о том, что в квартире несвоевременно появится мой отец, – перестало иметь значение. Его губы оторвались от моего рта и припали к шее, затем приласкали чувствительное местечко за ухом.

Но неожиданно он снова отстранился.

– А ваша мать? – прерывисто выдохнул он и махнул на дверь.

– Никого нет дома, – прошептала я.

– Я думаю, что… возможно… танцевать, они же захотят посмотреть, как я танцую чарльстон. – Его глаза пробежались по стене, увешанной портретами предков баббо.

– Если тебя беспокоят эти портреты, мы можем перебраться в мою спальню. – Я взяла его за руку и потянула к двери.

– Если они найдут меня в вашей спальне… – Беккет сопротивлялся. В полной тишине, окружающей нас, раздавался только стук его сердца и моего. И я подумала, что они бьются в унисон.

Я обернулась.

– Здесь никого нет. Вообще никого.

И секундой позже наши губы снова слились. Его язык нежно исследовал мой рот. Я пробежалась пальцами по его спине, потрогала выступающие бедренные кости, попробовала на ощупь, какие длинные у него руки и ноги.

Его губы приникли к моей шее. Защекотали ухо. Я изо всех сил напрягала слух, чтобы разобрать его шепот, но он так тяжело дышал, что я поняла только отдельные слова: «.. красивая… твое тело еще более совершенно, чем я себе… но я… виски…» Наши громкие вздохи эхом отражались от стен.

Я принялась расстегивать его рубашку. Дернула за ремень. Потащила его за собой, вниз, на пол. К тому самому квадрату солнечного света, что так звал меня. Мы займемся любовью прямо там. На нашем золотом ложе.