Дочь торговца шелком

– Он ничего не сказал. Но похоже, боевой дух Вьетминя преуспел там, где терпим поражение мы.

– Я всегда это повторяла. Значит, все закончилось?

Сильвия тяжело вздохнула.

– Пока нет, – неровным голосом ответила она. – Может, мы и переоценили свою мощь и недооценили их. Но с американской поддержкой все изменится к лучшему. Мы все еще можем одержать победу.

– Ты правда в это веришь? – спросила Николь, прижимая к себе дочь.

– Да, конечно. Жаль, здесь нет папы. Он бы знал, как поступить.

– Возможно.

Взгляд Сильвии помрачнел.

– Я хочу вернуться. Почему все так сложно?

– Вернуться куда? – спросила Николь, понимая, что сестра затерялась в своих мыслях. – Я тебя не понимаю.

– Туда, где этого еще не было. В прошлое. – Сильвия заламывала руки. Казалось, она обезумела от страха, но тут словно бы очнулась. – Мы должны сделать для Селесты все, что в наших силах. Если победа будет за Вьетминем, с ее светлыми волосами и голубыми глазами ей тут не выжить.

– Мне нужно придумать, как по-быстрому вывезти ее. Может, в Сайгон? Что ты думаешь?

Когда Сильвия хотела ответить, выключили свет.

Николь обернулась. Что это значило? Может, Вьетминь уже в городе? Они подорвали генераторы электричества?

– Возьми Селесту на руки, а я спущусь в подвал.

Она представила, что весь город погрузился во тьму, а по улицам снуют мужчины и женщины в черных одеждах. Теперь оба соседних дома пустовали, и доверять было некому. Николь старалась сохранять спокойствие. Она поискала фонарь, который они всегда держали в прихожей. Когда она добралась до электрического щитка, то увидела, что там перегорел провод. Всего-то. Николь по-быстрому все починила и, когда снова появился свет, посмотрела на старую кирпичную стену, где проходил телефонный кабель. Что-то выглядело не так. Она отодвинула доску, стоявшую возле стены, и нашла шнур. Оказывается, проблема с телефоном была вовсе не в кабеле. Николь сделала в уме пометку позвать утром электрика. Похоже, провод оборвало случайно.

Глава 37

После панических прогнозов Сильвии прошло несколько дней, и ничего не происходило. В это короткое затишье все газеты кричали о том, что боевой дух французов укрепился. Несмотря на ожесточенные бои и большие потери, французские войска, судя по слухам, сохраняли преимущество. В заголовках то и дело появлялись просьбы о помощи, ждали вмешательства Америки, которое вскоре и последовало.

Точной информации не было, и на улицах повисла напряженная атмосфера. Николь хотела забыться во сне, но не могла выкинуть из головы тревоги о Марке. Она гнала прочь мрачные мысли, однако ночи тянулись нестерпимо долго, а ее сердце готово было расколоться на части. Утром она смотрела на себя в зеркало и видела лиловые круги под глазами. Несмотря на наступательные действия и контратаки, французы не слишком преуспели. Плохие вести приходили одна за другой, Ханой охватила паника. Николь устала ждать, ее мучило собственное бессилие и то, что она никак не могла повлиять на свое будущее. В одну такую тягостную ночь она решила, что терпеть и дальше невозможно. Что бы ни говорила Сильвия, давно следовало уехать.

Николь решила заглянуть в отцовский шкаф для документов – вдруг что-то пригодится в дорогу. Сперва она не увидела ничего полезного, но потом заметила папку без всяких пометок. Николь открыла ее и обнаружила два конверта, адресованных ей, и три ее собственных письма Марку, которые не были отправлены. В груди все сдавило от боли, но она пересилила себя. Оба послания от Марка были вскрыты. Она достала пачку долларов и листок белой бумаги, датированный шестым февраля, вскоре после рождения Селесты. В этом письме Марк сообщал, как он счастлив благодаря рождению ребенка и как мечтает увидеть их. Николь словно слышала его голос. Охваченная чувствами, она стала читать дальше – Марк писал, что беспокоится за ее безопасность. Он убеждал, что пришло время продать все имущество. Николь достала второе письмо, датированное пятым марта. В нем Марк сообщал, что не может дождаться их воссоединения, но не понимал, почему она перестала писать. Он предполагал, что виною уже состоявшийся отъезд во Францию, и настаивал на ее немедленном отъезде, если она этого еще не сделала. Не было смысла откладывать. Вновь он писал, что Лиза живет в Нарбонне, и повторно приложил адрес.

У Николь голова пошла кругом от мысли, что Марк жив, – по крайней мере, был жив в марте.

Он писал, что переезжает с места на место и не может оставить адрес, но просил ее сообщить о своем местоположении через посольство. В конце письма Марк молил Николь не забывать, что он любит ее. Она прижала письмо к груди. Разве можно такое забыть!

Но радость пришла к ней ненадолго, ведь следом она осознала горькую правду. Смятение уступило место потрясению и растущему гневу. Как сестра могла так поступить? Николь прижала ладонь ко лбу, стараясь думать ясно. Она поднялась к себе в спальню и спрятала паспорт и свидетельство о рождении Селесты под сломанной доской в полу. Туда же Николь положила и деньги, закрыв все ковриком.