Дочь царского крестника

Маму бабушка с того света выходила. Мама ездила за голубикой с женщинами. В одной деревне они заночевали. Маму положили на кровать, где до этого больной тифом лежал. Такая дурость произошла. Это уже после сорок пятого года. Отца арестовали в сорок пятом, мама ходила на третьем месяце с Полей. А тифом заболела, когда Поля, хорошо это помню, бегала уже. То есть, года два ей было. То есть, болела мама году в сорок восьмом. Кормили её только бульоном. Резали только цыплят.

– Курей нельзя, – говорила бабушка, – надо бульон нежный-нежный.

Наступил май, трава вылезла, коровы ходили в поле. Мама пошла на поправку. Организм стал восстанавливаться и страшно ей хотелось чего-нибудь существенного поесть, столько времени на бульоне одном. Мы с Петькой, сами того не желая, провоцируем, бегаем мимо её кровати и мясо вяленое уплетаем. Лежала мама в передней. Так мы называли эту комнату. В бараке земляной, а тут деревянный, обогреватель от печки выходил, рядом с ним кровать мамина. Бабушка постоянно предупреждала:

– Близко не подходите, болезнь заразная, можете заразиться, дальше двери ни шагу.

Мы слушались, не подходили. Мама начала просить. Голос слабый, жалостный:

– Сыночки, Петя, Кеша, дайте мне мяса! Так хочу есть.

Я говорю:

– Бабушка велела ничего не давать.

Она:

– Ну что вам жалко?

Бабушка строго-настрого запрещала: «Как бы ни просила, не давать!» У Петьки осталось вяленого мяса с ноготок, немножко совсем. Мы переглянулись, что делать. Мама опять:

– Ну что вам жалко? Хоть кусочек…

И Петька дал.

После этого маме стало очень плохо. Думали, умрёт. Бабушка пригласила батюшку, маму соборовали.

На следующий день коров прогнали на пастбище, вечером они вернулись, одна посреди ограды вдруг ни с того ни с сего упала и сдохла. Бабушка сказала:

– Корова сдохла, мать оживёт.

Мимо не говорила. Маме нынче девяносто два года будет, семнадцатого декабря.

Нет, мимо не говорила. В Австралии я пять лет танцевал в казачьем ансамбле. Хорошее было время, после работы едешь на репетицию. Всегда с удовольствием занимался. Ух, танцевали мы! И коллектив хороший. Я, без хвастовства скажу, парень был не из последних. И сам из себя, и язык подвешен. За братом, конечно, не угнаться. Тот вообще языкастый. Откуда что вылетало. Ну и я кое-что могу. Вниманием девчонок не был обделён. Мы с братом пусть и не в породу Госьковых. Те рослые. Два бабушкиных брата в гвардейцах служили. Там рост не ниже ста восьмидесяти сантиметров, вес не менее девяноста шести килограммов. Мы с Петкой в породу Перминовых, это по бабушкиной материнской линии.

– Мужчины у них невысокие, – говорила бабушка, – зато все ладные, и лицом приметные. Ну как вы с Петькой!

Любила нас, конечно. Познакомился я в ансамбле с Азой. Наполовину украинка, наполовину грузинка. Красивая деваха. Смуглая, яркий румянец, брови чёрные, волосы чёрные, глазастая. Фигура подвижная… У неё было зелёное струящееся платье, длинное облегающее… Как пройдёт в нём… У меня под сердцем ёкало… И танцевала… Огневая деваха… Год за ней ухаживал. Но со своими не знакомил, домой не приглашал. А тут зашли. Бабушка как раз ужинала, заканчивала уже. Мимо нас пошла в свою комнату, Аза поздоровалась, бабушка ответила. На следующее утро, воскресенье было, бабушка в церковь собирается и говорит:

– Ты больше эту халду не води.

Казалось бы, что она так? На ногу Аза ей наступила что ли? Ничего, кроме «здравствуйте», не сказала. Бабушка видела её какие-то секунды, только и всего бросила взгляд, здороваясь. Мне два раза повторила: «Эту халду не води!» Я, конечно, подумал: что со старого человека возьмёшь? Прошло с месяц, продолжаем с Азой встречаться. И договорились однажды, к ней приеду. Раньше тоже не случалось. Жила она с матерью и сестрой Ириной… Приезжаю, Азы дома ещё нет, мать встречает и говорит:

– Ну, казак, пошли, покажу, как девки мои живут.

Заводит в комнату. Кровать не убрана, одеяло комом, а простынь, как портянка. У нас в Трёхречье только на сенокосе такие замытые могли быть. На полу трусики валяются, бюстгальтер со стула свешивается. Мать и говорит:

– Смотри, казак, куда свою голову толкаешь!

Это её мать, спасибо ей, так сказала. А бабушке одного взгляда хватило, понять, что за человек перед ней.

Монголы, китайцы, тунгусы

Бабушка учила: «Если вы что-то хорошее сделали человеку – забудьте! А если он вам сделал – запомните!» А ещё говорила: «Чья душа в грехе – та и в ответе».