Дочь Туллы

– Пусть буйша у тебя денёк другой посидит под замком. В раздумьях я пока, а таскать её всюду с собой не дело. Но только так чтобы никто не тронул её. – Хальфар грозно сверкнул голубыми глазами на Гуннара. – Я серьезно, Сиволапый, чтобы не прикасались. Она моя.

– Добро, – легко согласился Гуннар, увидев в этом для себя возможность впоследствии выторговать скидку. – Устрою буйшу как родную.

– Но так чтобы отдельно от остальных, – сказал Хальфар.

– Конечно. Только всё это мне зачтется потом, так ведь?

– Не бзди, Сиволапый. Рассчитаемся. В убытке не будешь. – Хальфар усмехнулся. – Кто угодно, только не ты.

Гуннар тоже улыбнулся. Самодовольно.

Хальфар передал ему конец веревки и уже уходя, обернулся и сказал:

– И это, Сиволапый,… накорми её что ли. Или хоть воды дай. А то она ни ела ни пила хер знает сколько, скопытится еще, тогда нам обоим убыток.

Гуннар махнул рукой, показывая что сам со всем разберется. Подошел к Синни и вынул из-за спины здоровенный нож. Синни испуганно отшатнулась, но он за веревку на шее притянул девочку к себе и, аккуратно просунув лезвие под веревку, перерезал её.

– По-нашему понимаешь?

Синни утвердительно кивнула.

Гуннар одобрительно покачал головой, моментально прикинув насколько возросла цена рабыни.

– Гадить будешь на двор ходить, кто-нибудь из слуг тебя выведет. Нагадишь в доме заставлю сожрать. Поняла?

Синни снова кивнула.

– Бежать не думай, – наставительно произнес пузатый норманн и мизинцем поковырял в зубах. Сплюнул и закончил: – Из Тилгарда тебе не выбраться, а здесь в городе любой тебя схватит и сделает с тобой что захочет. Потому что ты буйша. Поняла?

Синни в очередной раз кивнула.

– Ты немая что ли?

– Нет.

– Молчаливая? Это хорошо. Запомни на будущее мужики любят молчаливых баб. Идём.

Гуннар привел девочку в темную каморку, размером буквально три на три шага. Окон не было, лишь пара узких щелей под потолком. На земляном утрамбованном полу ничего не было за исключением толстой доски шириной в локоть и длиной в пару шагов. Втолкнув Синни внутрь, Гуннар закрыл дверь и запер засов. Потом глухо крикнул:

– Жрать ближе к ночи принесут. Приспичит на двор, ори пока кто-нибудь не придет.

Синни сдвинула доску к бревенчатой стене, уселась в углу, подтянула колени к груди и, крепко обхватитв ноги, пустым взглядом уставилась на дощатую дверь. Ничего хорошего прийти из-за этой двери не может, подумала она. И вообще никогда в её жизни уже не будет ничего хорошего. Так ей представлялось. И она не могла придумать ни одной даже самой слабой утешительной мысли что бы как-то развеять или хотя бы поколебать беспросветную каменную тьму в своей душе. Более всего её угнетало ощущение безраздельного одиночества, жуткое осознание того что во всём бескрайнем мире не осталось ни единого человека, который думал бы о ней с теплотой и нежностью, для которого она значила бы нечто большее чем горсть монет или способ удовлетворить похоть. Она осталась совершенно одна. Синни вытащила из кармана деревянный крестик на шнурке и крепко сжала в кулаке. Эта вещица осталась последней ниточкой связывающей её с тем счастливым временем где ей было хорошо и все её любимые люди были ещё живы. Синни беззвучно заплакала.

13

Уже начало темнеть, когда Хальфар вошел во двор главного дома Тилгарда – пиршественный зал примыкающий к покоям ярла. На обширном дворе, возле кормушки, он увидел несколько лошадей и на миг замер, смутно припоминая что ему вроде как надо было что-то сделать связанное с лошадью. Но так и не вспомнив о чем это, равнодушно выбросил это из головы и прошел в дом.