Дочь Велеса

— Митрофан! — прикрикнула ворожея, бросив хмурый взгляд на причитающего кота. Тот сразу же осекся.

— Тут дело такое, — нехотя начал бесенок, переминаясь с лапы на лапу. — Не знаю даже, имеет ли это какое-то значение… В общем, когда Никодим ваш домой вернулся, да, как ни в чем не бывало, спать завалился, думал я потолковать с обитателями дома — авось, кто что интересного расскажет.

Меша на секунду замялся, навострив уши, неуверенно повел усами и продолжил:

— И вот, что странно. Никого не нашел. Ни банника, ни амбарника, никого. А хозяйство-то у вашего головы — будь здоров, кто-нибудь, да должен быть.

— Ну, бывал я у Никодима дома, — с сомнением в голосе заметил Добрыня, пожимая плечами. — Дом как дом, ну, разве что, богаче, чем остальные. Так то дом городского головы, каким еще ему быть-то? А что людей нет, так Никодим говорил — у него приходящие работают, мол, он привык к одиночеству.

Не простивший обиды бесенок тут же оскалился.

— Я же не о людях толкую, тугодум, — прошипел он и, жалобно посмотрев на задумавшуюся ворожею, проканючил, выразительно скосив глаза на богатыря. — Может, ну его, дуболома этого?

— Значит, так и не нашел никого? — сделав вид, что не заметила намеков кота, спросила Ялика.

— И нет, и да, — уклончиво ответил меша. — Домовика углядел, только тот разговаривать не захотел даже. Меня увидел, сразу же за угол дома тикать бросился. И след простыл. Я еще подумал, чего-то это домовик по двору шляется, они ж обычно из дома ни ногой…

— А сколько лет Никодиму? — вдруг совсем невпопад спросила ворожея, буравя взглядом растерявшегося от такого внимания Добрыню.

— Да в прошлом году шестой десяток пошел, — буркнул тот.

— А выглядит, как глубокий старик.

— Всяко бывает, — пожал плечами богатырь.

— Мнится мне, — задумчиво протянула ворожея, отрешенно уставившись в небо, — я догадалась, зачем Никодим Индрика изловить собрался.

И меша и Добрыня недоверчиво округлили глаза. Заметив это, Ялика мягко улыбнулась.

— Тот, кого ты, Митрофан, видел — вовсе не домовик, а, похоже, хованец, — пояснила она.

— Это что за нечисть такая? — непонятливо переспросил богатырь, принявшись теребить многострадальную бороду.

— А что, сходится, — обрадованно заключил меша после недолгих размышлений. — Ни амбарник, ни дворовой с этим поганцем рядом жить не станут, потому-то так и пусто в никодимовом доме. Да и сам Никодим уж больно стар для своих лет.

— Видать, хованец из него силы и тянет, смерть приближая, — подтвердила Ялика.

— Так, а Индрик-то почто сдался? — недоумевая, поинтересовался Добрыня.

Ворожея горько усмехнулась, а меша скорчил презрительную гримасу, всем своим видом давая понять, что он думает об умственных способностях богатыря.

— Эх, друже, — вздохнула Ялика. — Хованец — существо, конечно, зловредное, душу того, кому служит, после смерти хозяина себе прибирает. Да вот только, пока тот жив, будет его всячески облагодетельствовать, ни в чем потребности хозяин знать не будет до самой смерти. Никодим твой как-то заставил хованца себе служить, а как время расплачиваться пришло, то задумал договор нарушить — жить-то охота. Духа этого только гром погубить и может, да не простой гром, а тот, что в себе силу кузницы Сварога-прародителя несет.

— Ну, а Индрик-то при чем? — Так и не догадался наморщивший лоб Добрыня.

— Вот дурень, — огрызнулся меша, от греха подальше прячась у ног ворожеи.

— Когда Сварог в своей кузне небесной мир творил, — принялась терпеливо объяснять Ялика, заметив, как посмурнел после слов бесенка богатырь, — то первым его детищем был Индрик, потому-то все остальные звери ему кланяются, а в роге Индрика грохот молота и наковальни заключен, им он проходы для воды под землей прокладывает, громом твердь земную раздвигая.

На мгновение Ялика осеклась, задумавшись, и, раздосадовано вздохнув, спросила, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Знать бы только, кто Никодима на это надоумил?

— Не помощник я тебе тут, — отозвался Добрыня, понуро опустив голову.

Посмотрев на него, Ялика вдруг ласково улыбнулась.

— Верно, — кивнула она, соглашаясь, и вдруг, с чувством прильнув к здоровяку, ласково обняла его. Смутившийся Добрыня, мигом потеряв дар речи, покраснел, неловко пряча взгляд. Заметив его растерянность, Ялика весело рассмеялась и, встав, на цыпочки, нежно поцеловала того в ощетинившуюся непокорной бородой щеку.

— Ты лучше домой ступай, — как бы невзначай бросила она. — Вернусь, все расскажу. И не спорь, я одна пойду.

Растерявшийся Добрыня только и смог, что согласно кивнуть. Ловко подхватив огорошенного поведением девушки кота, Ялика, не прекращая улыбаться, скрылась в корчме, мягко прикрыв за собой дверь и оставив окаменевшего Добрыню в одиночестве. Тот постоял еще пару минут, глупо пялясь в пустоту перед собой и рассеянно потирая щеку, а потом, вмиг посерьезнев и бросив задумчивый взгляд на закрытую дверь, решительно развернулся на месте и пошел прочь от корчмы.