Дочь Великой Степи

– Сестры! – вполне доброжелательно начала Личиска, выстроив своих подопечных во дворе. – Наш хозяин, Квинт Корнелий Руфус, сегодня дал вам новых товарищей, новых сестер в нашу фамилию[52]. Победа делает вас любимицами зрителей, победа поможет выжить, и победа добудет вам свободу – деревянный меч «рудис», который вручают таким, как я. Но о статусе рудиария вам думать еще рано, для этого надо одержать много побед… А чтобы победить даже один раз, недостаточно смелости, нужно еще и умение.

По-прежнему обращаясь ко всем, но остановив взгляд уже на одной только Гипсикратии, рудиария продолжила:

– Здесь вас научат, как бить и как отражать удары, как нападать и как обороняться. Здесь вы узнаете истинную цену жизни, ту цену, которую может назначить за жизнь только смерть. Не владея мастерством, каждая из вас – всего лишь крыса, которую придавить разве что противно, но ничуть не трудно. Сейчас вы сами убедитесь в этом!..

Тут же подали два деревянных меча. Один из них, темный, благородного твердого дерева, видимо, и был тем самым рудисом. Его наставница оставила себе, а второй небрежно швырнула скифянке.

Ни Гипсикратия, да и никто из новых девушек не знал, что в лудусе Руфуса таким способом новичку в первый же день демонстрировали его слабость и никчемность. Это считалось необходимым: чтобы впредь относился к занятиям серьезно и не зазнавался, даже если потом придет к успеху.

Девушки окружили бойцов.

Личиска первой взмахнула мечом. Скифянка сперва решила подыграть наставнице и, обменявшись с ней несколькими ударами, сделала вид, что устала, слабеет, что вот-вот уронит меч. Превосходство Личиски казалось несомненным.

Почувствовав, что вот сейчас Личиска закончит игру, скифянка резко подалась назад, будто отступая, и, когда та потянулась за ней, изо всех сил нанесла удар – так, как ее учили. Почти так: все же именно по рудису, а не в запястье. Ей тут, судя по всему, еще долго жить, так что не следует уж глубоко портить отношения с той, от которой в этом новом мире многое зависит…

Личиска с недоумением смотрела то на учебный меч, упавший к ее ногам, то на свою руку, только что его державшую. Вокруг все разом заговорили, уставившись на новую гладиатрису как на какую-то диковинку.

– Кто тебя обучал? – прищурилась Личиска. – Муж, отец?

– Там, где я жила… Нас учили… чтоб, если нападут на селение, женщины могли сражаться, – пояснила Гипсикратия.

Всего она решила пока не раскрывать. Мало ли что…

– Ну, не особо тебе твое умение и помогло, вижу, раз уж ты попала в наш лудус… – рассмеялась Личиска. – Ладно, дерешься ты недурно, да и быстра как молния… Вот! Точно! – подняла она кверху палец. – Будешь Фульга – «Молния»! Оттого ставлю тебя в пару с Актеоной, она уже год здесь.

До обеда Гипсикратия фехтовала с Актеоной, невысокой крепкой левантийкой. После обеда все гладиаторы получили примерно час на отдых, затем посвятили время до ужина тренировкам на выносливость, ловкость, умение обращаться со щитом, а иные – с арканом и трезубцем.

Как успела выяснить Гипсикратия из разговора с Актеоной, хотя гладиаторы и гладиатрисы строго распределены по разрядам и уровням-палусам, в начале обучения их всех обычно стараются попробовать на разные умения. Просто чтобы лучше знать, кого и куда в итоге назначить.

Женщин, впрочем, это касалось меньше – их тут готовили лишь в пегниарии[53] и локвеарии[54], да еще в тавромахи…[55] Но это ей суждено узнать чуть позже. Как и то, чем эти разновидности аренных бойцов отличаются друг от друга.

Младшие наставники и сам Адволант лично зорко следили за тем, чтобы никто во время тренировок не отлынивал и не расслаблялся. За лень или невнимание любой, не только новичок, рисковал получить по ляжкам или плечам. Учиться следовало хорошо: ланиста не мог слишком долго натаскивать гладиатора – редко кого обучали больше года. Ведь постоянно требовались новые бойцы для выступлений на аренах, а каждый гладиатор приносил хозяину немало денег.

Это Гипсикратия усвоила в первый же день. А еще то, что она теперь именуется тиронией, как и всякий молодой гладиатор. Точнее, гладиатриса. Мужчин именовали тиронами.

После ужина, едва опустилась ночная мгла, тиронии наспех ополоснулись в бане и затем разошлись по своим клетушкам. Там она обнаружила смешливую молодую гречанку, которая устроилась на второй койке.

– Хайре, Фульга! – обратилась та к ней. – Ты понимаешь мой язык? Ну хоть немного?

– Понимаю… – Гипсикратия, как ни была вымотана, еле удержалась, чтоб не процитировать ей Гомера или иные стихи, накрепко застрявшие в памяти. Впрочем, она успела сообразить, что соседка шутит: не столь уж и велик двор, все тренировались рядом, да и с Личиской она поутру говорила при всех.