Дочь Водяного (СИ)

— Может быть, насчет Радужного они и не соврали, — примирительно пожал плечами дед Сурай, растапливая самовар, пока его Вера и другие женщины собирали ужин.

На этот раз любимого правнука потчевали селянкой, то есть тушеными с овощами говяжьими печенью, легкими и почками. Да еще когда-то успели напечь фирменных пирогов с рыбой.

— Радуга — материя тонкая, — согласился со старшим братом дядька Кочемас. — По ней даже нам ходить несподручно.

— Радужный мост выдерживает только праведников да братьев наших меньших безгрешных, — грустно улыбнулся дед Сурай, с невыразимой нежностью глядя на жену, которая отказалась от благ Верхнего мира, предпочтя делить посмертие с мужем. — Мы-то думали, царицы тебе подскажут, как его укрепить. А то как же ты, внучек, на ту сторону попадешь, если и путь к Калинову мосту теперь перекрыт? В огне, как известно, брода нет.

— Река Смородина — это тебе не озеро Водяного и даже не болото в Запретном лесу! Там из первой струйки огонь сечет, из другой — искры сыплются, из третьей струйки — дым столбом валит, — назидательно добавил дядька Кочемас, и Михаил почувствовал себя былинным Добрыней, выслушивающим наставления от строгой любящей матушки, что, впрочем, почти соответствовало ситуации.

Конечно, про огненную реку Смородину, отделяющую вход в Навь, Михаил слышал еще в далеком детстве от деда Овтая. И он еще не забыл, что из себя представляет этот раскаленный огненный поток, напоминающий вырвавшуюся на поверхность магму, но только никогда не остывающую. Какая еще граница, кроме подземного огня, могла удержать рвущуюся на свободу смерть? Не ту, которая по законам природы завершает жизнь, превращая материальное в духовное. Но бесповоротную и окончательную, при которой истлевает не только тело, но и отравленная злом изломанная душа превращается во что-то более страшное, нежели ткань, изъеденная раковой опухолью.

И то порождения Нави постоянно лезли через Калинов мост, где их с оружием в руках встречали могучие богатыри из Чертогов Предков. А таких супостатов, как Бессмертный и Скипер, не удерживала даже лава. Впрочем, эти двое сами прокладывали пути и создавали червоточины.

Похожими способностями обладал и доставшийся Михаилу дух-помощник.

«Да ты не переживай, — еще по дороге до Красной слободы ободрил его эхеле. — Царицы правильно сказали, для знающего шамана Смородина-река не преграда. Ты, надеюсь, слышал, что про меня, то есть про зверя Индрика, в вашей «Голубиной книге» говорится? Так это чистая правда».

Натренированная в университетские годы память услужливо преподнесла Михаилу строки апокрифического духовного стиха. Все-таки на лекциях по древнерусской литературе и устному народному творчеству он не спал и не перебрасывался записочками, поскольку популярного сейчас «Я ищу тебя» тогда еще не существовало, да и пейджеры не вошли в широкое употребление.

По мнению авторов текста, донесенного до потомков каликами перехожими и сказителями, эхеле, которого в апокрифе назвали Индриком, мог ходить по подземельям, «аки ясное солнце по поднебесью, он проходит все горы белокаменные, прочищает все ручьи и проточины, пропущает реки, кладязи студёные». И Михаил во время своего первого шаманского путешествия к владениям Водяного сумел убедиться в способностях духа-помощника.

— Так это он у тебя не мамонт, а проходческий щит, — с уважением глянув в окошко на мирно пережевывающего вместе с лошадьми сено эхеле, покачал головой дядька Кочемас.

В тридцатые годы он по партийной линии работал в московском Метрострое и участвовал в прокладке первой ветки от Сокольников до Парка Культуры.

— Ну, допустим, на тот берег ты попадешь. И в Темном лесу, который совсем не то, что Запретный, где тебе тоже пришлось непросто, тебя порождения Нави не сожрут, — раскалывая щипцами головку сахара, сурово глянул на правнука дед Сурай. — Но дальше дороги нет. Вернее, она никому не ведома.

— И царицы тебе ничего толком не объяснили, — прихлебывая из стакана с серебряным подстаканником обжигающий крепкий чай, добавил дядька Кочемас. — Только стекляшку какую-то сунули.

— Положим, отчасти при помощи фульгурита я выползня сумел пленить, а в тайге он мне жизнь спас, — возразил Михаил, вспоминая, как громовая стрела в руках Андрея Мудрицкого превратилась в сокрушительное копье против нави. — Да и обсидиан вовсе не стекляшка, — добавил он, накладывая в розетку из вазочки знаменитое бабы Верино сливовое варенье, рецепт которого вместе со старинным медным тазом бережно хранила мама, передав теперь и невестке.

Вкус детства успокаивал, вселяя оптимизм, к которому располагала и окружающая обстановка. Интересно, куда мама дела за ненадобностью сахарные щипцы и вышедшие из моды подстаканники, которых теперь даже не во всех поездах увидишь. Хоть Леве показать. Впрочем, мысли от вкусного ужина и общения с родными снова возвращались к загадке цариц, решить которую не могли даже духи.

«Это как-то связано с верхом и низом, — не без труда припоминал эхеле. — В Нави все понятия меняются местами».