Дочь Волдеморта

Гермиона кивнула, ничуть не удивляясь его осведомленности, и встала, направляясь к трансгрессионному кругу.

— До свиданья, профессор Дамблдор, — попрощалась молодая ведьма. — До свидания, Papá.

И трансгрессировала в поместье.

— Чистая работа, Том, — не без иронии заметил портрет, когда она исчезла.

— Не нужно льстить, Дамблдор: моё первое зелье свернулось…

* * *

Гермиона трансгрессировала в свою спальню. Там было пусто, и первым делом она направилась в комнату Генриетты.

Ее маленькая дочь просияла при виде матери и с разбегу бросилась обниматься.

— Мама! Мама! — Етта отпустила ведьму и стала на ноги, счастливо улыбаясь. — Мама, смотри, как я могу!

С этими словами она сделала очень серьезное лицо, набрала в грудь воздух и, несколько секунд постояв так, оглушительно чихнула — отчего левитировала, на миг зависла в футе над полом и со смехом плавно пустилась вниз. Широкое платье вздулось вокруг хохочущей девочки.

— Мисс Генриетта! — возмутилась Рут, дородная гувернантка Гермиониной дочери. — Как вы себя ведете?! Добрый день, миледи.

— Здравствуйте, мадам Рэйджисон.

Девочка повернула голову и показала своей воспитательнице язык, а потом прошипела матери на парселтанге:

— Рут — такая занууууууда!

— Нужно слушать мадам Рэйджисон, — с напускной строгостью попеняла Гермиона.

— А Рут сказала, что нельзя просить Оза рассказывать мне перед сном сказки! — наябедничала Генриетта свистящим шепотом. — Она ложится спать и оставляет меня саму! Она читает мне перед сном какие‑то глупости, а Оз рассказывает интересно и долго, прямо пока я не усну. А Рут вчера пошла попить молока, заглянула ко мне и застукала Оза — она сказала, что надерет ему уши, если еще раз увидит в моей комнате! Мама, она же не станет колотить Оза, правда? Ему и так всё время влетает! Она наябедничает Люци, мама! Скажи ей!

— Мисс, вам не пристало шипеть, когда можно говорить по–людски, — не выдержала гувернантка. — Вы что, слова позабыли?!

— Всё в порядке, Рут. Отдохните полчасика, а мы с Еттой посекретничаем. Я сама поговорю с Люциусом, — пообещала Гермиона, когда почтенная дама вышла, — никто не тронет твоего Оза, но он должен быть осмотрительнее, когда пробирается к тебе рассказывать сказки.

— Он сказал, что будет прятаться под кроватью и говорить очень тихо, — по секрету сообщила Генриетта. — Сегодня он может что‑то рассказать нам обеим! Правда, мама? Ты уложишь меня спать?

— Только если Оз развлечет тебя до моего прихода. У нас сегодня гости.

— Тэя и Клио? — с надеждой спросила малышка.

— Нет, мистер и миссис Яксли.

— Уууу, — сморщила носик Генриетта. — А мы пойдем в гости к Тэе и Клио?

— Если очень хочешь, я отправлю Дафне сову, — со вздохом пообещала Гермиона.

— Я очень хочу! — заверила девочка, доверительно заглядывая матери в глаза, а потом захлопала в ладошки. — Я не видела их со дня своего рождения!

— Еще не прошло и двух недель, — улыбнулась Гермиона.

В этот момент из‑под тахты выскочила огромная рыжая кошка Мельпомена и, с поразительной для ее габаритов скоростью, кинулась на развязавшийся пояс платья Генриетты, волочащейся по полу за спиной девочки. Говоря с матерью, та пританцовывала, и пояс, видимо, давно дразнил притаившуюся кошку.

Мельпомена была дочерью Живоглота и очаровательной белоснежной Мнемозины, миниатюрной кошечки Шарлин Эйвери, окончившей гимназию два года назад. У этой странной пары за то время, пока Шарлин училась в Даркпаверхаусе, родилось два помета из девятерых милейших котят, и все — девочки. Еще первых четверых крошек окрестили именами античных муз, тем самым прировняв Живоглота к Зевсу[118], чем он, как казалось Гермионе, очень гордился.

Сама Мнемозина не гордилась ничем, потому что была самой обыкновенной кошкой и к тому же довольно недалекой. Но Живоглот ее просто обожал и всё еще тосковал после своей страшной утраты. Он жил теперь постоянно в левом крыле Даркпаверхауса, где располагались гостиная и спальни гимназистов, утешаясь обществом еще остающихся в замке дочерей — Талии и Терпсихоры.

Все восемь огненно–рыжих котят в разное время быстро нашли себе приют среди гимназисток, а Мельпомену Шарлин подарила мадам Малфой для ее маленькой дочурки. Когда‑то, еще когда в Даркпаверхаусе появился первый помет рыжих полукнизлов, мисс Эйвери пообещала своей любимой преподавательнице Джиневре Уизли, что, если у ее питомицы и Живоглота будут еще котята, один из них обязательно достанется дочери ее подруги, которая тогда как раз должна была вскоре появиться на свет.

Джинни погибла, но Шарлин Эйвери не забыла своего обещания. И три года назад крошечный рыжий комок, имя которого Етта могла выговаривать только на парселтанге, поселился в поместье.

С тех пор Мельпомена выросла до поистине чудовищных для кошки размеров, потолстела, а ее длинной шерсти, пожалуй, могла бы позавидовать любая лисица.