Дочь Волдеморта

Все упрашивания идут прахом. Кажется, будто жажда иссушает ее всю, допивая изнутри последнюю влагу.

Еще несколько домов с наглухо запертыми дверями. На окнах — решетки. Говорить уже нет сил.

Гермиона примечает колодец и с надеждой бросается к нему. Неуверенно роняет в глубь камешек и с трепетом слышит плеск. Опасливо озирается на мертвые окна ближайшего дома и спускает в колодец ведро. Начинает тянуть веревку.

Тяжесть забирает последние силы, но она извлекает ведро на поверхность.

Вместо воды в нем сидит, свернувшись кольцами, большая змея. Она поднимает голову навстречу отчаянию Гермионы и шипит на парселтанге:

— Никому не жаль. Безразличие — даже не ненависть — убивает всего сильнее. Никому вокруг. Всё равно. Ты не нужна им, они не нужны тебе. Ты хочешь только воды. От них. Но кто‑то же должен любить тебя за то, что ты дала ему! За то, что ты, это ты. За твои теплоту и любовь. Та, что осталась на руинах прошлой, рухнувшей жизни. Обратись же к ней…

Гермиона роняет ведро, и оно вместе со змеей летит в колодец. Она кидается прочь — и вдруг видит вдали свет. Бросается туда.

Еще издалека она различает на крыльце одного из домишек ребенка. Это Генриетта. Одетая в простое крестьянское платьице, волосы заплетены в косы. В высоко поднятой маленькой ручке девочка держит горящую масляную лампу. На столбике крыльца рядом с ней стоит большой стеклянный графин, полный воды.

Гермиона улыбается и торопливо идет к ней. Образ дочери придает ей сил, которых, казалось, не осталось вовсе.

Етта смотрит вперед холодными зелеными глазами. Внезапно, Гермиона еще не успевает подойти, девочка протягивает руку и толкает ладошкой графин. Он падает, ударяется о камень на клумбе и разбивается вдребезги. Генриетта разворачивается, заходит в дом и захлопывает дверь.

Метнувшаяся вперед Гермиона слышит, как падает тяжелый засов.

— Етта! Постой! Етта! — кричит женщина в отчаянии, с трудом ворочая пергаментным языком. — Прости меня! Вернись! Только ты одна можешь меня спасти! Етта! Милая! Прошу тебя!

Разбивая пальцы в кровь, Гермиона дергает и толкает дверь. Через какое‑то время петли не выдерживают, и она врывается в дом. Там пусто. Только черепки битых глиняных кувшинов на влажном деревянном полу и догорающие язычки зеленого пламени в старом скошенном камине.

Острая боль пронзает левое плечо Гермионы. В ужасе видит она, как змея Черной Метки шевелится под кожей и медленно вскидывает голову, разрывая плоть. Струйки крови быстро бегут по ее руке к локтю и капают на пол.

Кап–кап–кап.

Змея открывает клыкастую пасть.

— Она не хочет тебя простить, — шипит злой, леденящий голос. — Она может прожить и без тебя. Она любит Элен, которую знает так недавно, больше, чем тебя! Она любила призрак Наземникуса Флетчера больше, чем свою мать! Она…

— Замолчи! — кричит Гермиона.

Она хватает змею правой рукой, так, что клыки вонзаются в пальцы. С силой вырывает ее из своей плоти вместе с черепом, который падает на пол и подпрыгивает в кровавой луже.

Всё подергивается пеленой…

Гермиона проснулась резко и внезапно. И первым делом протянула руку к высокому бокалу с водой, стоявшему на тумбочке у кровати. Жажда мучила ее после выпитого на вчерашнем банкете.

Отставив опустевший сосуд, леди Малфой спустила ноги на пол и нашарила ночные тапочки.

Люциуса не было. Часы с заколдованными мерцающими стрелками показывали половину четвертого.

В ванной Гермиона умылась холодной водой и мрачно воззрилась на свое отражение. Полтора часа сна определенно не сделали ее отдохнувшей.

Обрывки ужасного кошмара крутились в голове, а руки, казалось, всё еще саднило.

Гермиона внимательно осмотрела Черную Метку, такую же, как всегда. Она еще раз умылась ледяной водой и вернулась в комнату. Очень хотелось заботы, тепла, общения с живым человеком. Где Люциуса носит в такой час?!

Леди Малфой отворила окно и, устроившись на подоконнике, закурила.

Светил яркий месяц.

Всё это — ужасные глупости больного воображения. Всё это неправда. Этого не могло, не должно было быть. Ее дочь любит ее. Она — всё, что у нее осталось светлого, доброго и хорошего.

Отчаянно хотелось заплакать…

Пришлось выпить снотворное, чтобы провалиться в сон. И чтобы прогнать все сновидения.

* * *

После завтрака и до двух часов во все дни, кроме воскресенья и четверга, маленький Скорпиус занимался с аккуратным и строгим волшебником, мистером Беремью, который за всё время, что Астория с сыном гостили в поместье, ни разу не задержался ни на одну минуту.

Матери не позволили сидеть с рукоделием в углу той комнаты, где проходили их уроки, ее пристрастие к вышиванию вовсе подверглось в этом доме грубому осуждению, и Астории пришлось на время бросить это «ремесло маггловских гризеток».