Дочь волхва

– С лёгким паром, старче! – пожелал Васил разомлевшим от пара гостям.

– Благодарствуем! – в один голос ответили те. – Банька удалась на славу! Хороша! Как с гуся вода, так и с нас вся усталость сползла.

– Пожалуйте к столу, – пригласила Любава.

Она знала вкусы гостей и понимала, чем лучше их потчевать, чтобы голод прогнать и живот не перегрузить – время-то уже было позднее.

Мару, потому как она ещё не прошла лилейного обряда и считалась ребёнком, отправили спать. А взрослые собрались за столом.

Хлебнув кваска и огладив бороду, первый старец протянул:

– Эх, как в старые времена!.. С ладком, да с мирком… Будто и нет ариманов энтих, не к ночи будь помянуты…

Васил, словно его за больное зацепили, подхватил:

– Не пойму я как энтим иноземцам горе-магам удалось так одурманить народ наш. Слышал в станице: одного мага ихнего начали в баньке веничками парить, так он давай, что свинья, визжать, как будто его режут! Увернулся да выскочил, как ошпаренный! И всё потом сокрушался, зачем мы себя так истязаем? Да ещё водою студёною обливаемся! Невдомёк ему, что силы и здравия от баньки прибавляется. И всё же, как, не зная таких простых истин, смогли иноземцы энти оболванить наш народ? Как, а, старче? – Васил вопросительно посмотрел на длиннобородого.

Тот задумался, а потом тихо ответил:

– Так энти твари очень тонкие и подлые приемы применяют. Они хитрым умыслом в каждого отдельного человека вину вводят. А виноватый человек, он спину прямо держать не может, взгляд опускает. Правда кривдою перед ним встаёт. Таким человеком управлять легко. Совесть моралью заменяют, для того чтобы облегчить себе управление людьми. А ежели всему народу вину навязать, то что будет? Сгинет народ! Делается всё это ради того, чтобы унизить дух человека, поработить, да изничтожить.

Второй старец подхватил:

– Отдалился народ-то от нас, совсем отдалился! Бояться стали. Недавно случай был. Один из наших открыто призывал людей вспомнить заветы своих предков, вернуться к исконной вере. Вроде бы проникся народ. Князя своего кликнули, послушай, мол, мудреца! Князь вышел к нашему, будто разговор вести, а сам за спиной топор прячет. Дождался подходящего момента, да и рубанул. Сразу насмерть! И люди промолчали. Люди будто мертвы душой стали. Что это, как не потеря рассудка людского? Или морок, на них наведённый.

Старцы говорили. Любава ужасалась, Васил кивал, а Велебор молчал.

– Худые времена настают! Ох, худые! – сетовали старцы. – Станицы наши совсем без магической защиты стоят, как голые. Без веры народа одни мы не справляемся. А народ всё глубже и глубже в невежество погружается. Иноземцы, как саранча прут! Людей наших одурманивают. Князья будто с ума посходили, единовластвовать хотят, вече не признают. Более слушают ариманов, чем нас. Если ранее обращались к нам за советом да за помощью, то теперь чураются. Верят ариманам энтим, будто мы зло и вред всей Сваргии несём. А как без веры предков жить? Кто мы, без нашей веры?

Велебор слушал и хмурился. Потом поднялся и сказал:

– Благодарствую за беседу! Пора почивать. Завтра тяжёлый день.

Гости поднялись и пошли за Любавой в горницу, где им уже было постелено.

Это утро Мары началось иначе, чем обычно. Ночью ей спалось плохо. Искрутилась вся. А под утро и вовсе сон прошёл. Она поднялась, присела на край кравати и затихла. Мысли о пещере и камнях, что обрушиваются на батюшку, не выходили из головы.

Деверь тихонько отворилась и вошла Любава.

– Уже встала? Умница! Сегодня у тебя особенный день. Давай-ка я тебя причешу.

Мара не шевелилась. Тогда Любава села рядом и принялась гребнем расчёсывать марины волосы.

Вместо двух детских косичек, которые плела раньше – одну для мамы другую для папы, Любава заплетала густые волосы Мары в одну тугую косу. Вплетая красную ленту, приговаривала:

– Расти коса до пят, женихи торопят.

Мара знала, что Любава готовит её к обряду лелейника. Накануне вечером папенька сообщил ей об этом. Но за своими переживаниями Мара не обратила внимание на слова отца. Только сейчас она вдруг осознала, что её мир меняется и уже никогда не будет прежним. Маменьки нет, папенька уедет, и Мара останется совсем одна. Она должна будет стать взрослой. Но как? Она же ничего не знает! Она же совсем не готова!

Туго затянув косу лентой, Любава шепнула Маре на ушко:

– Вот ты и взрослая теперь! – потом потянула за косу и нарочито весело добавила: –Ну неси свой вышитый рушник, а я каравай принесу. Батенька заждался уже тебя, чтобы по скамейке провести. А потом гостей угощать будем, подарки принимать, да наставления получать.

В голове Мары звенело, голос Любавы доносился будто издалека.

Словно чужие были руки, которые Любава покрыла полотенцем и положила сверху каравай.

Каравай должна была Мара испечь сама, но приготовила его Любава. Да и рушник, если бы не Любава, не был бы закончен.