Все правильно. Но стоило Гранту прочитать, что Томас Мор «узнал сие от постельничего», как на него повеяло запахом сплетни. Самодовольный комментатор, сам того не ведая, заронил в сердце Гранта пока еще слабую симпатию к истерзанному ночными кошмарами человеку. Убийца будто бы возвысился над тем, кто решился писать о нем.
А такого быть не должно.
В самом деле удивительно. Ну какая неправда может быть в сочинении Томаса Мора, уже четыре столетия почитаемого за свою честность?
Ричард, чей образ воссоздал Томас Мор, был как раз таким, вспомнил Грант, каким он представлялся старшей сестре – человеком с истощенной нервной системой, одинаково способным на великое зло и великое страдание. «Он не знал покоя и тогда, когда чувствовал себя в безопасности. У него были бегающие глаза, одежда монарха прикрывала доспехи воина, из рук он не выпускал кинжал, а выражение лица и любое движение тела выдавали в нем человека, постоянно ждущего нападения».
Потом Грант отыскал драматическую, если не сказать историческую, сцену, которую помнил еще со школы и которую наверняка знают все. Речь о совете в Тауэре, когда Ричард впервые заявил о своих притязаниях на корону. Он вдруг спросил Гастингса, что грозит человеку, замыслившему убийство лорда-протектора. А потом, словно лишившись рассудка, заявляет, что жена Эдуарда и его любовница (Джейн Шор) заколдовали ему руку. В ярости он ударил кулаком по столу, а на самом деле подал сигнал своим вооруженным помощникам, которые ворвались в зал и арестовали лорда Гастингса, лорда Стэнли и Джона Мортона, епископа Илийского. Гастингса выволокли во двор и отрубили ему голову на первой попавшейся колоде, едва дав время исповедаться случайно оказавшемуся поблизости священнику.
Несомненно, это портрет человека, который сначала действует, побуждаемый яростью, страхом, местью, а потом глубоко раскаивается.
Однако Томас Мор не отрицает, что Ричард был способен и на продуманные поступки. Например, это он настоял, чтобы двадцать второго июня в соборе Святого Павла состоялась служба, в которой участвовал преподобный Шоу, брат лорда-мэра, и произнес следующее: «Случайный побег не имеет корня». Это объясняют так: Эдуард и Георг рождены герцогиней Йоркской от неизвестного отца, тогда как Ричард – единственный законный сын герцога и герцогини Йоркских.
Это показалось Гранту столь неправдоподобным, столь абсурдным, что он перечитывал это место еще и еще раз. Нет, все правильно. Желая извлечь выгоду, Ричард выставил на позор свою мать.
Так утверждает Томас Мор. А кому же еще верить, как не Томасу Мору? У кого еще учиться строить наиболее правдоподобную версию, как не у Томаса Мора, лорда-канцлера Англии?
Мать Ричарда, по словам того же Томаса Мора, очень горевала из-за клеветы, обрушенной на нее сыном. Что ж, понятно, подумал Грант.
А вот богослова, брата лорда-мэра, замучили угрызения совести, да так, что он «совсем зачах от переживаний, не прошло и недели». Наверное, его хватил удар, подумал Грант. И неудивительно. Какие же нервы нужны, чтобы вот так встать и солгать всему Лондону?
О принцах, заключенных в Тауэре, сэр Томас рассказывал то же, что и Амазонка, правда, в его рассказе было больше мелких подробностей. Ричард намекнул Роберту Брэкенбери, констеблю Тауэра, что было бы совсем неплохо, если бы принцы исчезли, но Брэкенбери не захотел в этом участвовать. Тогда Ричард, совершая поездку по Англии после коронации, остановился в Варвике и оттуда послал в Лондон Тиррела, дав ему разрешение требовать у Брэкенбери любые ключи. В ту же ночь два головореза, конюх Дайтон и тюремщик Форрест, задушили мальчиков…
Пришла Пигалица с обедом и забрала у Гранта книгу. Жуя картофельную запеканку, Грант размышлял о лице человека со скамьи подсудимых. Преданный младший брат – и вдруг такое чудовище.
Когда Пигалица вернулась за тарелкой, Грант спросил ее:
– А вы знаете, что Ричард III был довольно популярен в свое время? Естественно, до того как стал королем.
Однако ее взгляд не выразил ничего, кроме осуждения.
– Он всегда был змеей, если вас интересует мое мнение. Проныра. Вот он кто. Проныра. Ждал своего часа.
«Ждал своего часа», – повторял про себя Грант, пока шаги Пигалицы не стихли вдалеке. Но откуда было ему знать, что его брат умрет в сорок с небольшим? И как он мог предвидеть (даже если вспомнить об их необыкновенной близости в детстве), что дети Георга будут лишены всех прав, в том числе права престолонаследия? Какой смысл ждать своего часа, если нечего ждать? Благонравная красавица с золотыми волосами, несмотря на свой неизлечимый непотизм [11] , оказалась замечательной королевой и родила Эдуарду много здоровых детей, в том числе двух мальчиков. Все они, включая Георга с его сыном и дочерью, стояли между Ричардом и троном. Непостижимо. Человек, занятый управлением Северной Англией или кампанией (на редкость успешной) против шотландцев, к тому же еще и проныра!
Но почему же он так изменился, да еще за немыслимо короткий срок?