– Правильно. Следовательно, будь сия история правдива, Тиррела казнили бы в 1485 году прилюдно. Его некому было защитить. – Грант потянулся за сигаретами. – Давайте вернемся к тому, с чего начали. Генрих казнил Тиррела в 1502 году, после чего с помощью прирученных историков объявил, будто Тиррел признался в совершенном им двадцать лет назад преступлении.
– Все так.
– Но он когда-либо объяснял, почему не судил Тиррела за ужасное преступление, в котором тот признался?
– Насколько мне известно, нет. Генрих всегда действовал исподтишка. Он никогда не шел в открытую, тем более когда убивал. Ему всегда требовался камуфляж, чтобы убийство не было похоже на убийство. Чтобы скрыть убийство и найти якобы законное для него основание, он мог ждать много лет. Знаете, что он сделал, едва стал Генрихом VII?
– Нет.
– Казнил несколько человек, которые сражались на стороне Ричарда, обвинив их в предательстве. И знаете, как ему удалось обвинить их на законном основании? Он объявил первым днем своего царствования день, предшествовавший Босуортскому сражению. – Многозначительно замолчав, Брент взял сигарету, предложенную ему Грантом, но долго не выдержал: – И знаете, с рук ему это не сошло. Англичане, благослови их Бог, поставили его на место.
– То есть?
– С очаровательной английской вежливостью они представили ему парламентский акт, согласно которому верный слуга короля не может быть обвинен в измене, приговорен к штрафу или тюремному заключению, и заставили его поставить свою подпись. Ох уж эта убийственная английская вежливость. Они не кричали на улицах, не кидали камни из-за того, что им не понравилось такое мошенничество. Нет, они заставили его проглотить этот составленный разумно и дальновидно парламентский акт, да еще изобразить удовольствие. Держу пари, Генриху было несладко. Увы, мне пора. Ужасно рад, что вы уже сидите. Значит, скоро в Гринвич? А что там, в Гринвиче?
– Прекрасная архитектура и грязная река.
– И все?
– Еще несколько хороших пабов.
– Плывем в Гринвич!
Когда Каррадин ушел, Грант лег и, куря сигарету за сигаретой, долго размышлял о судьбе наследников из семьи Йорков, благоденствовавших при Ричарде III и ушедших из жизни при Генрихе VII.
Некоторые из них, вероятно, на это напросились. Вряд ли записи Каррадина отражают всю картину тогдашней жизни. В них немало наивных суждений, еще больше прямолинейных: белое – это белое, черное – черное. Однако в одном он прав. Все, кто мог стоять между Тюдорами и короной, все были вырезаны под корень.
Без особого энтузиазма Грант взял в руки книгу, которую ему оставил Каррадин. «История жизни и царствования Ричарда III» некоего Джеймса Гарднера. Каррадин уверял, что Гарднера стоило почитать. Доктор Гарднер, по выражению Каррадина, – это «нечто».
Грант не ждал от труда доктора Гарднера ничего особенного, но уж лучше читать о Ричарде, чем всякую чепуху, и он принялся листать страницы. Постепенно Грант понял, что имел в виду Брент, сказав про «нечто». Безусловно, доктор Гарднер верил в то, что Ричард был убийцей, но, будучи человеком честным и образованным, и, если судить по приводимым им объективным фактам, он не занимался манипуляциями. Спектакль, который разыгрывал доктор Гарднер, пытаясь увязать факты с общепринятой версией, был, наверное, самым занимательным во всей той словесной эквилибристике, свидетелем которой стал Грант.
Доктор Гарднер недвусмысленно признавал за Ричардом великую мудрость, благородство, храбрость, талант, обаяние, популярность и доверие, которое он пробуждал даже в повергнутых противниках, и в то же время с той же интонацией он повторял сказку о том, как Ричард оклеветал мать и убил племянников. Сначала уважаемый доктор Гарднер писал: «Традиционно считается…» – а потом пересказывал очередную ужасную историю и подписывался под ней. В характере Ричарда, как признавал автор, не было ничего, заслуживающего презрения или жалости, но тем не менее он был убийцей невинных младенцев. Даже враги верили в его справедливый суд, а он убил собственных племянников. Он был замечательно честен, но ради достижения желанной цели пошел на убийство.
Ну и акробат доктор Гарднер – прямо-таки человек-змея! Гранту больше, чем когда-либо, захотелось узнать, какой частью мозга думают ученые-историки. Определенно не той, что простые смертные. Нигде: ни в художественной литературе, ни в специальных изданиях, ни в жизни – Гранту не попадались персонажи, хотя бы отдаленно напоминающие Ричарда, изображенного доктором Гарднером, или Елизавету Вудвилл в описании Олифанта.